Леон задумчиво смотрел на меня.
– Он левша? Коробку держал левой рукой.
– Да.
– Ну, хронические самоубийцы редко доводят дело до логического конца.
– Им может однажды повезти… В день, вернее, в ночь нашего знакомства я от души над ним посмеялась и никакого значения не придала тому, чей он сын. Ну вот никакого, мне на это было совершенно наплевать. И, что наверняка его зацепило, у меня при взгляде на него глаза не светились от радости и слюна не капала… Видимо, поэтому Арсений решил, что я и есть «соломинка»! Я его страсть не приняла; так тот же самый папа прибежал ко мне и чуть ли не на коленях просил не бросать Сенечку. Они безумно за него боятся.
– И ты?..
– Обещала. Арсений к тому времени успел и меня заразить чувством ответственности за его персону.
– И что, ты всю жизнь собираешься его нянчить?
– Он же не чужой мне. В то время Сеня стал для меня настоящим спасением. К тому же у нас с ним есть что-то общее.
Леон посмотрел на меня и усмехнулся.
– И всё-таки?
– Ну… Повзрослеет, влюбится… Его семья надеется, что он поступит, получит образование и станет трудоголиком. Обзаведётся женой и детьми – на детей ставка особая, – и всё потихоньку нормализуется. Он станет себя лучше понимать и, может быть, научится контролировать.
– Так бывает?
– У некоторых получается… Лично я думаю, что корень Сениных проблем в том, что его поедом ест страх не соответствовать своему знаменитому семейству. Он поздний ребёнок, его сестра старше меня, и она тоже актриса, притом хорошая. И мама. А папа – тот вообще суперзвезда. Обратная сторона всего этого – Арсений страшно избалован. Утончённо избалован. Стихийная натура, живёт потоком порывов… При этом тонкий, чувствительный, нервный. Необыкновенное, светящееся обаяние. Вот такой у него застарелый, густо намешанный невроз.
– Да, в нём чувствуется что-то такое, – согласился Леон. – А какой он актёр?
– Хороший. Можем сходить посмотреть, если они опять не уедут. У меня бессрочные контрамарки. И ещё он здорово танцует. Когда он танцует, женщины впадают в сексуальное буйство.
– Стриптиз?
– Ну что ты! Не вальсы, конечно, не танго. Просто танцует.
– А Лидка?
– Юная дева, я сейчас вспоминаю, он говорил что-то про неё… По-моему, дочь друзей семьи. Внешне похожа на Марлен Дитрих – если бы Марлен было лет восемнадцать – двадцать… Хотя какая она – может, пустая, как фарфоровая кукла, – я не знаю.
Мы сели в автобус, и он перевёз нас через реку – вторую и меньшую реку в городе, и высадил у монастыря. Мы перешли дорогу и пошли под деревьями мимо высоких заборов новых домов. Леон задумчиво оглядывался, пытался рассмотреть, нет ли прохода внутрь этой территории, которая с некоторых пор стала частной.
