Тяжелая цепь опускалась из середины низкого потолка. На конце чернели кожаные наручники, надетые на ее запястья. Руки были безжалостно вытянуты над головой.
О, вау, откуда это взялось?
Сунув средний палец между складками нижних губ, она обнаружила, что там все мокро. И это всего лишь следствие фантазии!
Охнув, она нерешительно потеребила клитор.
– Ах, Бетти, бесстыдница этакая! – сказал бы господин так отчетливо, словно действительно был в комнате и не сводил с нее глаз. – Ты так легко возбуждаешься! Еще не почувствовала прикосновений, а из тебя уже течет. Ты должна быть наказана за свою похоть!
Она стала ласкать себя, но представляла Джона, который рукой гладил клитор грубыми, мощными движениями. Щипавший и теребивший бугорок плоти. Реальность и фантазия смешались. Она судорожно дергала бедрами, но не удовлетворившись ласками, повернулась набок, изогнулась и сзади сунула палец в «киску», продолжая терзать и щипать свой клитор, как делал Джон наяву.
Она застонала, и господин ее грез тихо, мелодично приказал:
– Молчать, или я заткну тебе рот!
Она снова застонала, и какой-то едва видимый человек подал Джону шарф… или просто полосу шелка. Он впился губами в ее губы, лаская языком, после чего завязал ей рот шелком и туго затянул на затылке.
– Теперь я смогу как следует наказать тебя, без всяких вмешательств, просьб и заклинаний!
Он уже наказывал ее, больно щипая клитор и поглаживая не закрытые коротким корсетом голые ягодицы.
– Я постараюсь, чтобы скоро они стали красными и дьявольски саднили, – пообещал он вкрадчиво, голосом мягким, как тот шелк, которым был завязан ее рот. Поцелуй, которым он прижался к ее шее, тоже казался шелковистым. Когда его зубы осторожно сомкнулись на мочке ее уха, она пронзительно взвыла, несмотря на кляп. Ее «киска» мелко содрогалась.
– Грязная девчонка! – прошептал он. – Ты, кажется, кончаешь?
Она еще не кончила, но до оргазма остался ровно удар сердца, в фантазиях и реальности.
– Нет, господин, честное слово, ничего подобного, – поклялась она, хотя скоро это станет ложью.
В фантазиях он отвернулся от нее, и слуга подал ему устрашающего вида стек для верховой езды, которым Джон со свистом рассек воздух.
– Итак, мы начинаем.
Боль была невообразимой. Фигурально говоря. Она понятия не имела, какую боль причиняют удары стека. Но она помнила линейку и жестокие поцелуи пластикового орудия наказания и возбуждалась от этих воспоминаний. Жарких. Интимных. Беспощадных. Его ладонь, опускавшаяся снова и снова, стала хлыст. Боль пронзала лоно, но она уже была мокрой и изнемогала от желания.
