– Пожалуй, я даже могла бы согласиться…
Анри слегка приподнял брови.
– Но?
– Но в образование леди эту науку забыли включить.
– В образование леди в Энгерии вообще много чего забыли включить. Если дело только в этом, я найду тебе учительницу.
– Украдете намийскую наложницу?
Единственное государство, где харрим не был запрещен, а наоборот, распространен вполне легально, – его танцевали жены и наложницы для мужей и господ – Намийя. Девочек такому учили с детства, по традиции без танца нельзя было первый раз взойти на брачное ложе, а что касается остальных ночей – все по желанию мужей и господ, разумеется.
Анри улыбнулся.
– Я найду ее гораздо ближе.
– Наложницу?
– Учительницу танцев. В Ольвиже есть одно очень интересное кабаре, где танцовщицы многое умеют.
– Договорились.
Анри поразительно галантно отодвинул мне стул, но я не стала садиться. Положила пальцы на спинку, накрыв его руку своей.
– Я же не сказала, что игра состоится сегодня, милорд. Но не переживайте, она обязательно состоится. Обещаю.
Глаза его сузились, мелькнувшее в них раздражение пополам с восхищением стоили того, чтобы все это затеять. Я не собиралась отказываться от своих слов, а опасность будоражила еще сильнее. Когда ставки высоки, чувства и впрямь другие: кровь шумит в ушах, сердце заходится в танце – гораздо более древнем, чем харрим, и имя ему – азарт. Ты понимаешь, что просто не можешь проиграть. Не имеешь права, потому что на кону слишком многое.
Я одарила мужа очаровательной улыбкой и вышла.
Дело осталось за малым: научиться выигрывать.
Тьма была повсюду – бескрайняя выжженная пустыня. Ни звука, ни движения, только холод и скользкие черные щупальца, прорастающие сквозь обугленную смоль земли. Как я здесь очутилась? Дрожа от холода, пыталась бежать, но ноги увязали в прахе, ледяные ленты захлестывали, обволакивая густым непроницаемым коконом. Вместо голоса из горла вырывалось сдавленное шипение, сливающееся с шелестом тлена под ногами: «Хватит! Оставь меня в покое!» – И тьма вторила мне моим голосом: «Мы – единое целое, Тереза. Ты мо-я-я-я…»
Одежда обращалась в прах, а скользкие ленты облегали, как вторая кожа. Разумеется, я не должна была себя видеть, но сейчас перед моим бесплотным духом стояла тень, затянутая в саван. Черные глаза без белков, только лицо и руки выделяются белыми пятнами, со вскинутых ладоней в мир сочится смерть, берущая свое начало в солнечном Лавуа. Сочная зелень листвы скукоживается от боли ледяных ожогов, по стволам бежит тлен, а белоснежные поля аламьены чернеют на глазах. И я бьюсь, стараясь запереть в себе смертоносную глубину обратной стороны жизни, но ничего не могу поделать, чтобы это остановить.
