Вот и сейчас люди оборачивались при виде этой странной пары, и, когда Мегрэ толкнул дверь ресторанчика, посещавшегося только завсегдатаями и в этот час еще пустого, он заметил взгляд, который официант бросил на хозяйку, сидевшую у кассы.
Но зато Мегрэ разглядел тот простой человеческий трепет, который прячется за внешностью самых эксцентричных чудаков.
— Мы славно позавтракаем вдвоем, правда?
Она сочла нужным повторить:
— А все-таки я вам ничего не скажу…
— Пусть будет по-вашему, детка… Вы мне ничего не скажете… Что вы хотите на завтрак?
Зал ресторана старомодный, уютный, стены цвета слоновой кости со вделанными в них большими, немного потускневшими зеркалами; никелированные шары, в которые официанты прячут тряпки, ряды выдвижных ящиков, выкрашенных под дерево, где завсегдатаи держат свои салфетки. Дежурное блюдо объявлено: весеннее рагу из барашка с овощами. В меню почти к каждому блюду помечен дополнительный гарнир.
Мегрэ заказал завтрак. Фелиси забросила за плечи свою вуаль.
— Вам очень плохо жилось в Фекане?
Он знает, что делает. Он ждет, когда губы ее вздрогнут и она постарается придать своему лицу вызывающее выражение.
— Почему вы так думаете?
Ну конечно же! Почему? Он знал Фекан: его бедные домишки жмутся друг к другу у подножия скалы, в переулках, где текут помои.
— Сколько у вас братьев и сестер?
— Семеро…
Отец пьяница. Мать с утра до вечера стирает белье. Мегрэ представляет себе Фелиси, долговязую девчонку с тонкими босыми ногами. Ее устроили судомойкой в портовом ресторанчике, у Арсена. Она ночевала там в мансарде. Хозяин выгнал ее — она стащила из кассы несколько су, и Фелиси стала поденщицей у Эрнеста Лапи, плотника, работавшего на верфи…
Сейчас она ест с подчеркнутой деликатностью, чуть ли не отставив мизинец, и Мегрэ не смеется над ней.
— Если бы я захотела, я могла бы выйти за сына судовладельца…
— Конечно, детка… Но он вам не нравился, правда?
— Не люблю рыжих… Не говоря уже о том, что его отец приставал ко мне… Мужчины такие свиньи…
Любопытно: если посмотреть на нее внимательно, то забываешь, что ей двадцать четыре года, видишь только лицо нервной девочки и удивляешься, как это ты мог хоть на минуту принять ее всерьез.
— Скажите, Фелиси… Ваш хозяин… я хочу сказать, Деревянная Нога вас ревновал?
Он доволен. Он предвидел и резкий взлет подбородка, и взгляд, одновременно удивленный и встревоженный, и гневный огонек, мелькнувший в глазах.
— Между нами никогда ничего не было…
