— Эй, тюремщик!
Его голос пытался впиться в металлическую обивку двери, царапался в неё, как попавший в клетку зверь, дрожал, прежде чем снова разбиться о стены. Но, кажется, он был наконец-то услышан.
Загремел засов, дверь открылась, пропустив внутрь камеры слабый желтушный свет из коридора. За порогом выросла фигура надзирателя — полноватая, ссутуленная усталостью, которая даже лицо его с обвислыми усами делала каким-то расплывчатым, нечётким, будто ты смотришь на него сквозь матовое стекло или через мутную воду. В руке он держал наготове дубинку хмурого вида, если только предмет может иметь хмурый вид. За спиной надзирателя узник увидел любопытное мальчишеское лицо. Это был сын надзирателя, лет пятнадцати, кажется, но не по возрасту взрослый и серьёзный.
— Вы будете бить его, отец? — вопросил отрок. — Можно я стану смотреть?
Надзиратель даже не обернулся, его взгляд упёрся в узника двумя кинжалами, приставленными к горлу.
— Как ты меня назвал, узник?
Усталый голос его прозвучал как будто даже мягко.
— Я только хотел узнать, идёт ли на улице дождь, — отозвался узник, предчувствуя недоброе и робея.
— Как ты меня назвал, сволочь?
— Это даже я слышал, отец, — вмешался из-за двери надзирателев сын. — Он назвал вас…
— Заткнись! — перебил его надзиратель.
— Я только хотел узнать… — промямлил узник, но надзиратель не дал ему договорить:
— И ты заткнись!
Узник умолк, испуганно отступил на шаг, на всякий случай прикрывая голову рукой. Надзиратель не имел привычки особо разбираться, куда наносит удары, а в запале мог и убить, попади он нечаянно по виску. Дубинка у него была небольшая, но дубовая и достаточно тяжёлая. Такой, вероятно, даже голову размозжить особого труда не составит.
— Ты специально издеваешься надо мной, да? — проговорил надзиратель, наступая. — Триста восемьдесят шесть раз я говорил тебе, что обращаться ко мне следует «господин надзиратель», и триста девяносто восемь раз ты называешь меня тюремщиком, будь ты проклят!
— Нет, триста восемьде… — хотел было поправить узник, но надзиратель не дослушал его.
— Ах ты скотина!
Дубинка взметнулась вверх, готовясь обрушиться на голову, или на ключицу (которую сломала бы одним ударом), заставляя узника накрыть голову теперь уже обеими руками и в испуге присесть.
— О, мой бог, простите меня, простите! — невольно крикнул заключённый.
Надзиратель остановился.
