наружу, натянул на деревянную распорку и вывесил сушиться на верёвке в углу. Там же висела бледная тушка соболя, её наметили на приманку. Сейчас зверёк, раздетый от меха, был худым, невзрачным, чем-то похожим на кошку-сфинкса. И не скажешь, что соболь.
Растопленная печь согрела дом. Снаружи изредка высвистывал ветер, но больше томилась тишина. Зима сковала жизнь, город вспоминался далёким и ненастоящим.
– Мой отец ловил соболя слопцом, – рассказывал после ужина Николай Николаевич.
– Чем? – переспросил Дима.
Он лежал на раскладушке, наслаждался тем, что может вытянуть и расслабить гудевшие от усталости ноги. «Неужели придётся так каждый день бегать – ради единственной шкурки?»
– Слопцом.
– Что это?
– Ты слушай, слушай. Дело тут такое. Соболь всегда идёт по колоде, то есть по поваленному дереву. Ему так удобнее.
Николай Николаевич обтёр ладонью масляные губы, стал тереть маслянистость между пальцев, скатывая её в грязные катышки.
– Значит, если на его пути лежит колода, то по земле он не пойдёт, только по колоде. Этим раньше пользовались. Никакой привады не надо.
Тамга лежала у порога.
Витя достал из тумбочки старую книгу без корешка и переплёта; теперь лениво перелистывал её изжелтевшие страницы.
Артёмыч, швыркая, допивал чай. По стенам суетились отсветы зажжённого светильника.
– Отец выискивал ту колоду, по которой соболь бегает чаще, – продолжал Николай Николаевич.
Дима его почти не слушал. На сегодня охотничьих премудростей и без того было предостаточно. В глазах собирался жар, приходилось щуриться, чтобы они не закрылись.
Услышав, как хихикают охотники, отвлёкся к их разговору. Сквозь дядины слова пытался разобрать, о чём они говорят.
– Ну да, ну да, – шептал Артёмыч.
– У тебя что, по-другому? – отчего-то весело спросил Витя.
– Натягивал на неё слопец, – продолжал дядя.
– Да всё то же, – продолжал Артёмыч. – Особенно где-нибудь в общем месте. В автобусе.
– Или в магазине.
– Ну да. Хочешь расслабиться, пустить мягкого шептуна, а в итоге грохочешь зарядом, как из двустволки, аж стены дрожат.
Артёмыч зашёлся лающим прерывистым смехом, напоминающим голос песца. Дима, догадавшись, о чём он говорит, вяло, беззвучно хмыкнул. У Артёмыча все шутки были об одном.
– Соболь, значит, бежал по колоде, задевал привод, – Николай Николаевич не замечал общей весёлости, – и на него с размаху падало брёвнышко. – Охотник хлопнул ладонью по столу: – Блямц!
Дима вздрогнул и понял, что даже с открытыми глазами успел задремать.
