Смерть Цезаря всегда граничит с тайной.
И все-таки, реальность или миф,
Она звенит – победой без восстаний,
Народную судьбу переломив.
Еще февраль в своих правах, пожалуй,
И в спячке беспокойные умы,
Но родники таятся, как кинжалы,
Под голубыми тогами зимы.
Преступный сон, навязчивый и дерзкий,
Стучит в мозгу и разрывает грудь, —
Как по виску ударить табакеркой,
А после шарф на шее затянуть.
В окне за черной виселицей рамы
Метельный снег кружится и дымит.
Он бел, как лик убитого тирана,
Он пахнет чесноком, как динамит.
Закон молчит. Общественность не ропщет.
Свидетели и летописи врут.
Все заговором связаны всеобщим:
Перовская, и Беннигсен, и Брут.
Пусть зимние в лесах окрестных виды,
Где вьюга голос пробует «на бис»,
Пою вам славу, мартовские иды, —
Пора поэтов и цареубийств!
Пусть будет счастлив тот из нас, кто дожил
До майских дней, где тихо и тепло!
В окне светает. Снег идет, как дождик.
Начало марта – первое число.
