| В продолжение трех или четырех веков они остались верны своему мысу, на который опустились, как стая морских птиц; они нимало не смешались с марсельскими жителями, женятся только между собой и сохраняют нравы и одежду своей родины так же, как сохранили ее язык. |
| Our readers will follow us along the only street of this little village, and enter with us one of the houses, which is sunburned to the beautiful dead-leaf color peculiar to the buildings of the country, and within coated with whitewash, like a Spanish posada. | Мы приглашаем читателя последовать за нами по единственной улице селения и зайти в один из домиков; солнце снаружи окрасило его стены в цвет опавших листьев, одинаковый для всех старинных построек этого края, а внутри кисть маляра сообщила им белизну, составляющую единственное украшение испанских posadas.[2] |
| A young and beautiful girl, with hair as black as jet, her eyes as velvety as the gazelle's, was leaning with her back against the wainscot, rubbing in her slender delicately moulded fingers a bunch of heath blossoms, the flowers of which she was picking off and strewing on the floor; her arms, bare to the elbow, brown, and modelled after those of the Arlesian Venus, moved with a kind of restless impatience, and she tapped the earth with her arched and supple foot, so as to display the pure and full shape of her well-turned leg, in its red cotton, gray and blue clocked, stocking. | Красивая молодая девушка, с черными, как смоль, волосами, с бархатными, как у газели, глазами, стояла, прислонившись к перегородке, и в тонких, словно выточенных античным ваятелем пальцах мяла ни в чем не повинную ветку вереска; оборванные цветы и листья уже усеяли пол; руки ее, обнаженные до локтя, покрытые загаром, но словно скопированные с рук Венеры Арльской, дрожали от волнения, а легкой ножкой с высоким подъемом она нетерпеливо постукивала по полу, так что можно было видеть ее стройные, изящные икры, обтянутые красным чулком с серыми и синими стрелками. |
| At three paces from her, seated in a chair which he balanced on two legs, leaning his elbow on an old worm-eaten table, was a tall young man of twenty, or two-and-twenty, who was looking at her with an air in which vexation and uneasiness were mingled. He questioned her with his eyes, but the firm and steady gaze of the young girl controlled his look. | В трех шагах от нее, покачиваясь на стуле и опершись локтем на старый комод, статный молодец лет двадцати - двадцати двух смотрел на нее с беспокойством и досадой; в его глазах был вопрос, но твердый и упорный взгляд девушки укрощал собеседника. |
