— Была, да. — Но Маршан на этом и закончил. Человек, вся жизнь которого оказалась ошибкой, был кое-чем обязан человечеству, и, в частности, он обязан был сообщить этим людям правду.
Он внимательно смотрел на Эйзеля и Фергюссона, которые читали показания приборов и делали микрометрические установки на полифлекторе. Он ничего не понимал в сверхсветовом двигателе, но он понимал, что карта — это карта. Здесь был изображен в двух проекциях курс экспедиции к Грумбриджу 1618. «Тихо Браге» был светящейся точкой, примерно в девяти десятых расстояния от Солнца до Грумбриджа, что означало примерно три четверти пути по времени.
— Детекторы массы, доктор Маршан, — весело сказал Эйзель, показывая на карту. — Хорошо, что они не слишком близко, иначе у них не было бы достаточно массы, чтобы их было видно.
Маршан понял: те же детекторы, которые могут показать Солнце или планету, покажут и корабль массой всего в миллион тонн, если его скорость будет достаточно велика, чтобы существенно увеличить массу.
— И хорошо, — обеспокоенно добавил Эйзель, — что они не слишком далеко. У нас могут быть проблемы с выходом на их скорость, даже при том, что они замедляются уже девять лет... Давайте привяжемся...
В гамаке Маршана охватила очередная волна перегрузки. Но это было что-то другое, намного хуже.
Словно какая-то мясорубка перемалывала его сердце и сухожилия и выплевывала их в виде странных изуродованных форм.
Словно давильный пресс сжимал его горло, сплющивал сердце.
Он ощущал головокружение и тошноту, как на американских горах или на маленькой лодке во время тайфуна. Звезды на курсовых картах, каждый раз когда они попадали в его поле зрения, скользили, двигались и плыли в новое положение.
Маршан, испытывавший самую страшную мигрень за всю его почти столетнюю жизнь, с трудом понимал, что происходит, но он знал, что через несколько часов они найдут «Тихо Браге», стартовавший тридцать лет назад.
Капитан «Тихо Браге», седеющий шимпанзе с желтыми клыками, по имени Лафкадио, потрясенно смотрел на них коричневыми глазами: его длинные жилистые руки все еще дрожали после того, как он увидел корабль — корабль! — и человека.
Маршан заметил, что он не может отвести взгляда от Эйзеля. Капитан провел в теле обезьяны тридцать лет. Обезьяна была уже старая. Лафкадио, вероятно, уже считал себя больше чем наполовину шимпанзе, сохраняя человеческий облик лишь в памяти, затиравшейся ежедневным видом покрытых шерстью рук и цепких косолапых ног. Маршан сам ощущал, как им потихоньку овладевает мозг обезьяны, хотя знал, что это ему лишь кажется.
