Визит | страница 101
— Феро, Феро, ты здесь? — прошептал он поднимаясь. Теперь он двигался медленно, осторожно, точно не решаясь приблизиться к Феро. Он видел, как Феро повернул голову, глянул на него и едва улыбнулся. Потом продолжал глядеть перед собой.
— Ферко, — говорил он чуть не плача, — ты обиделся? Скажи, ты так обиделся?
Тот махнул рукой и сплюнул.
— А, брось, — ответил он, — ничего.
Мартин встал рядом с Феро и посмотрел туда же, куда и он. Он следил за дорогой, пока она не затерялась где-то у подножий гор. Вдалеке поднимался туман. Солнце стояло высоко. Заботы оставили Мартина, и ему стало хорошо… Он даже отважился высунуться из окна так же далеко, как и Феро. Больше всего на свете ему хотелось теперь, чтобы Феро обернулся и увидел его. Но тот неподвижно глядел в одном направлении, и было трудно точно определить куда.
Из книги «Пырей»
РАССЛЕДОВАНИЕ
Сейчас мы расскажем не совсем обычную историю, ибо главный протагонист выступает тут только на периферии. Из уст шести человек он слушает изложение одного и того же события, не задав ни единого вопроса.
Г о в о р и т м а т ь И в а н а.
Вы только посмотрите, милый человек, и сразу же увидите, что этот наш хутор совсем невелик. Несколько домов, которые тут находятся, кроме нашего, так далеко расположены друг от друга, что каждый сам себе хутор. Никто никому не родня, да и сказать, что кто с кем дружит, тоже никак нельзя. Мы здороваемся, когда встречаемся в поле или по дороге из городка, поговорим другой раз об урожае или о том, пора ли резать баранов или сеять чеснок. Случается, что и день-два пройдет, пока мы узнаем, что в таком-то доме кто-нибудь богу душу отдал… Ну а на похороны мы уж ходим почти что все, нас и так тут мало. На похоронах не бывает слишком грустно, ведь, горюет совсем немного людей, да и то по большей части из чужих. Свадьбы повеселее. По крайней мере бабы выпьют, а мужики пошумят. Тут наши дети и знакомятся. Что у нас особенного, так это что мы все на «ты». У нас не в обычае, как у вас в городе, кому-нибудь «вы» говорить. Так и человека обидеть можно. Даже школьник на «ты» с девяностолетней бабкой… Иногда очень долго, когда год, когда и полтора, мы не видимся с кем-нибудь из соседей и, когда встретимся, едва узнаем друг друга… Мы ведь, знаете, все здесь приезжие, нет у нас общей крови, общих воспоминаний. Только у немногих дети тут народились, а для нас, кто постарше, этого мало, чтобы совсем привыкнуть. Я, например, родилась километров двести отсюда, в узкой долине, по которой тек ручей, поросший лопухами. И не было там ничего, кроме двух-трех небольших полян, на которых паслось сколько-то коз, коровок и овечек. Поля там были маленькие, узенькие, скорей на огороды смахивали. И родили они картошки столько, что еле-еле до весны хватало. Что делать? С малых лет мы, детишки, пасли скот, овец и коз. Доили худых коровенок и пили их молоко. А когда они старели, забивали их по одной на мясо. Кожи продавали в отдаленном городе кожевникам. Была там у нас и маленькая школа. Трое учителей, одна учительница. Священник и доктор приезжали раз в неделю. Но дети были способные. Многие учились потом в городе, а кое-кто окончил и высшую школу. Не напихивались мы едой, и мозги нам лучше служили, Но там, где мы жили, не на что было употребить способности. Весь лес вокруг, все звери в лесах, вся рыба в реке — все принадлежало кому-то другому, не нам. Если бы мы могли хоть лесом заняться! Если бы хоть деревообрабатывающая фабрика была, мало бы кто подался за работой и пропитанием в другие края. И мне пришлось уехать. В городе я сначала стала ходить в сельскохозяйственное училище, потом перешла в фельдшерское, не понравилось мне — и поступила я в услужение. Я была молодая и красивая и быстро вышла замуж. От первого ребенка мы избавились, а потом целых десять лет у нас детей не было, пока не родился сын. Это долгое ожидание испортило мне мужа. Он перестал верить, что станет отцом, и, даже когда стал, не очень-то обрадовался. И в работе не преуспел — он был путевым диспетчером на угольных складах. Сказать по правде, жизнь в городе у нас не удалась, но войну, последнюю, мы в нем перетерпели. А потом открылись возможности, везде оставались земли бежавших немцев. Мы решились и выбрали это имение, точнее, этот хутор. Сыну уж восемь лет было, когда мы переехали. И до сих пор стараемся привыкнуть, как и прочие переселенцы. Места тут красивые, сами видите, милый человек, земля хорошая, можно и два раза в год урожай собирать, а привыкать тяжко. И закаты, и зори здесь не такие, как там, откуда я родом. Да и ветер тут дует не с той стороны. Да что зря говорить! Работы тут было, когда мы переселились, видимо-невидимо. Постройки разрушенные, хлева пустые, машины заржавленные. Первые месяцы мы и не выспались ни разу, пока все в кой-какой порядок привели. Сколько слез, сколько зубовного скрежета стало нам все это… Но выдержали мы, милый человек! Все прошло, и теперь бы все наладилось, когда бы не эта беда… Я и сама не знаю, как это могло случиться, как все произошло… И можете мне верить, более честных людей, чем мы, вы не найдете… Да мы тут и ни при чем вовсе, да и касательство мы к делу имеем через сына Ивана… Мужу моему жаль ее, он даже поплакал, но ведь такие случаи бывают где угодно, даже хуже случается… Если бы у этой несчастной не помутилось в голове, ничего бы и не было. Но кто же мог подумать, кто? Я теперь вижу, нам бы смотреть за ней внимательнее, на Ивана повлиять, быть с ним построже, а не заступаться за него. Теперь уж трудно сказать, что было бы лучше, что хуже. Да и что толку после драки кулаками махать!