В день, когда начинается наше повествование, около шести часов вечера три человека сидели в первой комнате описанного нами дома: Гофф, его дочь Констанция и ее девочка лет двух-трех, Элюня.
Разительно похожи были друг на друга девочка и мать. Те же светлые волосы, те же большие серые впалые глаза, истощенные болезненные лица, наконец одинаковое платье, изношенное и черное, которое мать носила уже несколько лет, а дитя бессменно.
Больная женщина шила что-то на руках, больное дитя, сидя у открытого окна, играло выброшенным колесиком машины, а старик монотонным голосом читал библию:
— «Был человек в земле Уц, имя его Иов; и был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла».
Старик умолк и глянул в окно. Зеленый тростник колыхался на болотце, от дуновения ветра вздрагивали сухие ветки мертвых деревьев, а по небу медленно ползли продолговатые белые облака.
Гофф продолжал:
— «И родились у него семь сыновей и три дочери».
На пустой участок опустилось несколько воробьев, которые искали между камешками зерен и кричали: чирик! чирик! — на что лягушки из болота отвечали им: ква-ква-ква! К этим звукам присоединилось доносящееся издали кудахтанье курицы, сзывающей цыплят.
— «Сыновья его сходились, делая пиры, каждый в своем доме в свой день и посылали и приглашали трех сестер своих есть и пить с ними».
Гофф отодвинул книгу, оперся головой на руку и пробормотал:
— У меня уже нет сыновей, а моя дочь…
— Отец! — шепнула бледная женщина, с тревогой глядя в лицо отца.
— Дочь и дитя, обе больные, голодные. Да, но где же мне взять? Ах! Беда!
— Бедя! — повторила играющая крошка.
«Так-так-так-так!» — бездумно поддакивали часы из другой комнаты.
Женщина опустила руки.
— Лучше всего быть воробьем, — бормотал старик. — Воробей улетает прочь от пустых закромов, но человеку никуда не деться от своего несчастья… о нет! Воробьята щебечут по целым дням, а мои дети кашляют… Нет, не справиться мне…
— Батюшка! Родной мой батюшка! Не говорите же так! Зачем себя мучить? — умоляла дочь.
Старик махнул рукой.
— Что делать, когда дурные мысли сами лезут в голову?
— Батюшка, думайте о чем-нибудь другом. Такой хороший день, солнце пригревает.
— Но наша печка уже давно холодна. Да и на завтра нет ничего.
— Есть еще рубль, батюшка. Поиграйте немного с Элей…
— Элюня больна, о боже! — вздохнул Гофф.
— О, ляля! О, ляля! — закричал ребенок, протягивая ручки за окно.
— Что она болтает? — воскликнул, смеясь, Гофф. — Вот так ляля… Ну-ну!
