— Тут двух мнений быть не может, — сказал Глеб Романович. — Вы справедливо заметили, кое-кто у нас забывает и про совесть и про честь. Выходку Воронцовой я тоже не одобряю.
Наконец и Катя поняла, о чем идет, речь, вся занялась краской и, опустив голову, съежившись, убежала в подсобку. Но Федор Макарыч и после этого не мог успокоиться, его сердило, что слова, сказанные им, никого как следует не затронули. Ведь по сути дела только Глеб Романович его и поддержал, остальные молчали, будто безъязыкие, и, конечно, ждали, когда он уйдет, чтобы снова заняться рукодельем-бездельем. А вот он возьмет и не уйдет, он возьмет и спутает им все карты.
— Это вы так считаете, — заведующий благодарно посмотрел на Глеба Романовича, — а другим, видно, кажется, что я не то говорю.
— Верно говорите, только шибко долго, — отозвалась Нина Сергеевна. — Любите вы из мухи слона раздувать. Я же сказала, одурела девчонка от жары. Вы бы сделали ей замечание, вот и сказ весь. Ведь не без понятия она у нас, хотя и самая молодая. А то затянули на целый доклад, допекли человека. Сейчас небось сидит она в подсобке и ревет.
— Выходит, жара во всем виновата, — возмутился Костричкин. — Да что вы свою распущенность жарой прикрываете? Вы не от жары одурели, а от безделья. Черт знает чем тут занимаетесь. Кто вяжет, кто ногти грызет, кто трико штопает. Прямо не парикмахерская, а захудалая богадельня. Зарубите себе на носу, я больше не потерплю это безобразие.
— А что нам делать, в потолок смотреть? — спросила Тамара Павловна. — Все равно клиентов пока нету.
— Я найду вам дело, — серьезно сказал заведующий. — Вот зеркала почистить надо? Надо. Хлам всякий тоже давно пора из столов выгрести. Я скоро проверю столы и тумбочки и у кого обнаружу барахло негодное, тому не поздоровится. А возьмите окна, они все мухами засижены. Хотя бы стекла протерли. Разве одной уборщице осилить такую махину? Это же не окна, а ворота настоящие, хоть на тройке вороных сюда въезжай.
— Какие окна засижены? — удивился Петр Потапыч. — У нас и мух-то нету.
— О чем вы там толкуете? — не расслышал его Костричкин.
Старый мастер, который еще два года назад имел право уйти на пенсию, но пока не ушел и продолжал работать, ловко повернулся вместе с креслом, чтобы быть лицом к заведующему, заговорил неторопливо:
— А толкую я, Федор Макарыч, что праздный час — это не воскресник. Никогда не знаешь, когда он начнется, а когда кончится. И негоже сейчас окна протирать. Войдет клиент, а мы тут, как обезьяны, по окнам лазаем. Конфуз получится. А что до меня касается, я по своей слабости могу и вниз загреметь от головокружения.
