Он в волнении потрогал затылок и, ощутив гладкую упругость волос, на этот раз остался доволен стрижкой. А то ведь его всегда подстригали черт знает как. Что касалось бритья, то оно как-то сразу втиснулось в режим его дня. Он купил себе электробритву и каждое утро находил несколько минут, чтобы поводить по щекам и подбородку этой шустрой жужжалкой. А вот со стрижкой, хоть лопни, ничего не клеилось, не выкраивалось для нее за два-три месяца даже часа. В больнице ему частенько намекали, что пора подстригаться, и он всякий раз уверял, что завтра же пойдет в парикмахерскую, и сам хотел этого, но на другой день ему опять что-нибудь мешало туда пойти. Когда же волосы отрастали настолько, что люди в трамвае поглядывали на него с насмешливым любопытством («Не поп ли это?»), Дмитрий все бросал и шел в любую парикмахерскую. Приходил туда и просил подстричь его как можно короче. Но все мастера то ли из-за моды, то ли по причине коммерческой всегда волос у него снимали мало, и через две-три недели он опять приобретал свой прежний вид, и в больнице над ним посмеивались: наш хиппи.
Дмитрий пропустил машину и троллейбус, пересек мостовую и вбежал в подъезд своего дома. Войдя в квартиру, он увидел на столе записку, придавленную пепельницей:
«Ни пуха ни пера, Дима! Прости, что не дождалась, мне надо срочно повидать Ингу. Но мы с ней обязательно придем на защиту. Не волнуйся. Люся».
Он скомкал записку, бросил в пепельницу. Сестра его не порадовала. Была бы умная, сама не поехала и никакую Ингу не потащила. Ему только и не хватало, чтобы в зале сидели родные да знакомые и разными обезьяньими знаками (для моральной поддержки защищающегося) заставляли его пуще волноваться. Выходило, что и Жора Кравченко придет на защиту. Инга, конечно, заманит его для компании. Дмитрия бесили эти двое: вечно им нечего делать, вечно они жаждут развлечений и сбивают с толку Людмилу. Чего она к ним привязалась? Все-таки ему это до чертиков надоело, пожалуй, он наберется духу и в один веселый день выставит их из квартиры, куда они бесцеремонно наладились ходить. Как, однако же, меняются люди. Ведь Жора за последние годы стал прямо неузнаваем: обо всем-то он что-то знает, что-то понимает, иного может чем-то удивить, но все это напоказ, чтоб привлечь лишь к себе внимание. Это уже был не тот скромный парень, с которым так дружили они в первые годы учебы в институте, жили вместе в общежитии, мечтали спасать людей, делать трудные операции, и не где-нибудь, а в условиях невесомости, в межпланетных полетах…
