— Обнаружат — чем воевать-то будем? Двое нас.
— Двое? Отчего двое. Ты да я, да танк, да пулемет, да еще пушка — пятеро уже набирается.
— Тебе все смешки, — обиделся Вишневский. Как из пушки-то стрелять будешь. На месте стоять — враз подобьют. Ежели я маневрировать стану, кто тебе заряжать будет?
— Заряжать некому, да, по правде говоря, и нечем Один снаряд и остался. Я его уже на место поставил. Если что — стрельну.
— Стрельнешь, а потом?
— А потом суп с котом. Чего ты, Вишневский, разнюнился. Дрейфишь, гвардеец. Дай лучше что-нибудь пожевать. От этой гари в глотке пакость одна.
— Ты гвардейца не трожь. Хочу уяснить все до конца. Если драться — чтоб с понятием, ежели умирать— так с толком.
— До конца еще далеко. Дай, говорю, поесть.
Крупный град внезапно застучал по броне.
— Что такое! — воскликнул Кузоватов и бросился к смотровому прибору.
По-над насыпью, прямо на танк бежали немцы. Откуда-то сверху, должно быть, с насыпи, бил, не переставая, пулемет.
— Ах, сволочи, нашли!
Последний снаряд послушно лежал в казеннике.
«Хорошо, что остался как раз осколочный. Свинтил я колпачок или нет», — подумал Кузоватов, нетерпеливо наводя прицел в самую гущу наступающих врагов.
— Вишневский, пулемет!
Грянул выстрел. Сердито, с надрывом забился пулемет. Немцы, те кто не упал, пригибаясь, карабкались вверх по насыпи.
Поле боя осталось за танкистами.
— Ненадолго хватило боевого духа у фрицев, — усмехнулся Кузоватов и вдруг почувствовал бесконечную усталость. — Но ушли они, как я понимаю, не совсем, — сказал тихо.
— Теперь держись, Иван Онуфриевич. Сейчас долбать начнут.
Кузоватов успокоенно прикрыл глаза. Голос Вишневского звучал твердо и бодро. Таким, только таким уже много месяцев знал он своего боевого друга.
Тягучий свист, громкий шелест явно тяжелого снаряда пронесся над танком.
— Ого, это посерьезнее, — сказал Вишневский.
— «Тигр»! — воскликнул Кузоватов. — «Тигра» на нас пустили.
Просвистела еще одна болванка.
Решение надо принимать немедленно. Встретить «тигра» нечем. Снарядов нет.
— Иван Онуфриевич, давай я на него навалюсь массой. Кроме как тараном, никак с ним не совладать. Разреши, — попросил Вишневский.
— Не разрешаю. Открывай десантный люк. — Кузоватов уже принял решение. В танке оказалось много гранат. Он все собрал.
— Пойду повоюю с «тигром». Никаких «но» — я командир и я приказываю. Как только я вылезу, ты давай назад и змейкой, или как хочешь, крутись, как черт на сковородке, только крутись. Он не должен в тебя попасть, — торопливо говорил Кузоватов, распихивая по карманам гранаты. — Как командир, приказываю — ни с места. Станция наша и нашей должна оставаться. Сегодня перед атакой я подал заявление в партию. Написал — хочу идти в бой коммунистом. Как коммунист комсомольцу, говорю тебе — ни шагу назад. С этим «тигром» я справлюсь. Другого у них не найдется. Для мелочи всякой — пехоты, у тебя пулемет есть и танк. Дави их, гадов, и все тут. Наши скоро придут, тебе помогут. Держись, друг!
