|
| Why was I always suffering, always browbeaten, always accused, for ever condemned? | Но почему я должна вечно страдать, почему меня все презирают, не любят, клянут? |
| Why could I never please? Why was it useless to try to win any one's favour? | Почему я не умею никому угодить и все мои попытки заслужить чью-либо благосклонность так напрасны? |
| Eliza, who was headstrong and selfish, was respected. Georgiana, who had a spoiled temper, a very acrid spite, a captious and insolent carriage, was universally indulged. | Почему, например, к Элизе, которая упряма и эгоистична, или к Джорджиане, у которой отвратительный характер, капризный, раздражительный и заносчивый, все относятся снисходительно? |
| Her beauty, her pink cheeks and golden curls, seemed to give delight to all who looked at her, and to purchase indemnity for every fault. | Красота и розовые щеки Джорджианы, ее золотые кудри, видимо, пленяют каждого, кто смотрит на нее, и за них ей прощают любую шалость. |
| John no one thwarted, much less punished; though he twisted the necks of the pigeons, killed the little pea-chicks, set the dogs at the sheep, stripped the hothouse vines of their fruit, and broke the buds off the choicest plants in the conservatory: he called his mother "old girl," too; sometimes reviled her for her dark skin, similar to his own; bluntly disregarded her wishes; not unfrequently tore and spoiled her silk attire; and he was still "her own darling." | Джону также никто не противоречит, его никогда не наказывают, хотя он душит голубей, убивает цыплят, травит овец собаками, крадет в оранжереях незрелый виноград и срывает бутоны самых редких цветов; он даже называет свою мать "старушкой", смеется над ее цветом лица - желтоватым, как у него, не подчиняется ее приказаниям и нередко рвет и пачкает ее шелковые платья. И все-таки он ее "ненаглядный сыночек". |
| I dared commit no fault: I strove to fulfil every duty; and I was termed naughty and tiresome, sullen and sneaking, from morning to noon, and from noon to night. | Мне же не прощают ни малейшего промаха. Я стараюсь ни на -шаг не отступать от своих обязанностей, а меня называют непослушной, упрямой и лгуньей, и так с утра и до ночи. |
| My head still ached and bled with the blow and fall I had received: no one had reproved John for wantonly striking me; and because I had turned against him to avert farther irrational violence, I was loaded with general opprobrium. | Г олова у меня все еще болела от ушиба, из ранки сочилась кровь. Однако никто не упрекнул Джона за то, что он без причины ударил меня; а я, восставшая против него, чтобы избежать дальнейшего грубого насилия, - я вызвала всеобщее негодование. |
