Не привиделся ли мне Никола спросонок?
Я вынырнул в очередной раз из-под кроватей и, весь пыльный и грязный, замер растерянно посередине спальни. Не доискаться! Сомнений не оставалось: выданную мне чистенькую одежонку похитили. Со спинки моей койки свисали замызганные, без поясной резинки порты и засаленная рубашка с протертыми локтями. Кривые, растоптанные чеботы валялись в проходе.
Тщетные поиски расстроили и напугали. Клонило в плач. Я бы и разревелся, будь в спальне кто-нибудь из взрослых.
Комната быстро пустела, ребята торопились на зарядку. Разбитной плюгавенький шкет больно торкнул меня в бок и угрожающе прошипел:
— Похерил барахлишко и прикидываешься, ё-к-л-м-н! Цепляй что есть!
Другой, походя, пхнул ногой и взлаял:
— Кончай хипиш! Настучишь, нос откусим, сука жидовская!
До меня давно дошло, что повешенную на прутья койки дранинку придется принять взамен чистых шмоток, и по полу я ползал так, от безнадежной растерянности. С отвращением, сдерживая обидные слезы, впялился в отрепья, прицепил кое-как штаны и поплелся вниз.
Приемнику, и взрослым, и воспитанникам, было не до моих неприятностей. Перед завтраком вместе с воспитательницей на линейку явилась начальница и сходу понесла:
— На картошку позарились! Кто паскудничал, мазурики?
Над бездыханным строем повисло гнетущее молчание.
— Трусите? Тырить по соседству мастаки? И у кого? У старухи, ее муж и сын погибли. Вас защищали! Вашу прекрасную родину! По хорошему спрашиваю: кто крал картошку?
Строй не шелохнулся. Начальница рыскнула гневным взглядом по непроницаемым лицам. Внезапно заалев разводьями нервных пятен, она крутнулась в сторону воспитательницы и сорвалась, как базарная торговка, взвинчивая себя каждым выкрикнутым словом:
— Так то вы надзираете детей! Где они ошиваются? Огороды грабят, завтра магазины громить попрут?! Вы что, в богадельне с дармовой похлебкой?
Воспитательница дрогнула и застыла с приоткрытым ртом и вымученной гримасой на лице. Тишина воцарилась такая, что из комнаты малышей явственно зазвенел одинокий слабенький голосишко:
— Что за умница козел! Он и по воду пошел!
Мы понуро вперились в серые доски пола. Было неловко наблюдать замешательство безгласной женщины.
— Будем сознаваться? … Что ж, поторчите на линейке. Эй, на кухне! Группа наказана, завтракать не будет!
Начальница понесла к выходу свое необъятное, подрагивающее седалище. За ней застучала каблуками и всхлипывающая воспитательница.
Строй всколыхнулся, зашептался и наконец загудел. Педя пророчески объявил:
