— Слыш, Дух! Я в Харькове с урками спознался, — мотнул Никола Большой плоской, слегка раскосой мордой. — Подфартило, лабаз огребли. Хлеб, бацило, консервы, — невпроворот! Нарубались — не шелохнуться, гадом буду! Неделю гужевались. Покемарим, и снова штефать. Да наследили, попухли. Замели нас менты в кожанах, с пушками. Повязали и в воронок! Жратвы осталось — уйма!
Речь Николы обросла матом, походила на лягушачье кваканье.
Дух приоткрыл рот, растерянно, с немым восторгом постигая сказочные прелести своей недавней вольной жизни.
— А потом? — с нетерпением спросил он.
— Упекли баланду с заварухою хлебать. — И, завершая ритуальные откровения ритуальной же угрозой, Никола устрашающе бросил группе: — Слягавит кто, из земли выну! Раздавлю, как мокрицу!
Пока Никола распинался, мне припомнилась мамина давняя знакомая, которая опухла после блокадной голодовки и так и не поправилась, оставшись серокожей, рыхлой. Пожалуй, Никола выглядел еще хуже. Его бугристое лицо отдавало нездоровой желтизной, набрякшие подглазья ползли к вискам, в уголках мутных глаз пузырился гной.
Окружающая троицу ватага внимала Николиному рассказу с нескрываемым восхищением.
Лишь рябоватый Царь даже не поднял головы от книги. После ужина он вытянул из кармана хлебный мякиш и принялся размеренно и привычно давить его в ладонях, как тесто, пока не скатал плотный глиняный комочек. Не отрывая глаз от страниц, Царь отковыривал микроскопические щипки и, смакуя, сосал их. Осторожно, словно побаиваясь, мяли хлеб и другие ребята, время от времени поглаживая наслюнявленными пальцами давленый комок и подолгу слизывая налипший мазок.
Погас огонь в печи. Священнодействуя, Горбатый принялся выкатывать из золы обугленные клубни, с сухим потрескиванием шлепавшиеся на прибитый к полу металлический лист.
Группа замерла. Десятки голодных глаз, одни с нетерпеливым ожиданием, другие с тоскливой безнадежностью, впились в черные картофелины. Кто-то не выдержал, привскочил и придвинулся поближе. Несмело, потом громче, вразнобой нестройный хор заканючил:
— Дай кусить!
— Оставь малость! Корочку горелую!
— Махнем на пайку! С обеда вынесу, сукой буду!
— Чинарики кому притаранил, помнишь?
— Ломани кусман! Расквитаюсь, глаз отдам!
— Дай рубануть!
— Дай пошамать!
— Подкинь картохи! Падлой буду, не забуду!
Попрошайки выклянчивали подачки, а Горбатый фальшиво мурлыкал:
Падлой буду, не забуду этот паровоз,
Оторвало руки, ноги и побило нос!
И делил печеную картошку.
