Доктор Лоуренс вздохнул с облегчением и дописал оставшиеся пару строк в карте.
— Ну, вот и все, — сказал он.
— Каким будет приговор, доктор?
Врач взял снимки.
— Знаете, я хотел сказать вам, что вы очень мужественный человек. У меня есть пациенты с диагнозом, аналогичным вашему, и они не могут встать с постели без лошадиной дозы морфия. А вы преподаете, занимаетесь наукой, работаете… и еще вы оперирующий хирург… — Доктор Лоуренс посмотрел на Вивиана. — Вы много курите?
— Две-три сигареты в день. Иногда могу не курить пару недель.
Доктор Лоуренс поднял бровь.
— Но я думал…
— Когда я учился в университете, у меня в кармане была пачка хороших сигарет, но половину я раздавал друзьям, потому что стипендия у нас была жалкая, а курить им хотелось. Я мог выкурить пару сигарет в баре или на вечеринке, но позволял себе это очень редко. Попробовали бы вы, доктор, танцевать, будучи курильщиком. Когда-то я даже пробегал три раза в неделю по десять километров. Хорошие были времена. В этом, — он кивнул на лежавший на столе портсигар, — не больше никотина, чем в табаке для кальяна. Для меня гораздо важнее спасительный опиум.
— Не думаю, что это лучше, чем никотин.
— Зато это предпочтительнее боли.
Врач пожал плечами.
— Это ваш выбор. Думаю, вы сами понимаете.
— Если бы я выбирал между саркомой и здоровьем, то предпочел бы здоровье. Потому что саркома — не та женщина, которую я хотел бы ощущать неотъемлемой частью себя.
— Если вы хотите делать операцию, то решение вам нужно принимать сейчас. — Заметив, что Вивиан хочет что-то сказать, доктор Лоуренс покачал головой. — Перед тем, как отвечать, подумайте. Я не буду обещать вам полное выздоровление. Но вы проживете еще как минимум десять лет. Сейчас вам тридцать три. Десять лет — это огромный срок.
— Давайте отнимем от этого срока год, во время которого я вряд ли смогу полноценно работать после операции. И у нас получится девять лет. На пару лет больше оптимистичного прогноза, который мне давал мой лечащий врач.
— Из обещанных вам семи лет как минимум три года вы проведете в больнице больше времени, чем вы проводите сейчас, будучи врачом. А в последний год вы не сможете встать с кровати, потому что та боль, которую вы сейчас чувствуете во время самых сильных приступов, не будет идти ни в какое сравнение с болью, которую вы будете чувствовать тогда. Вам не помогут ни морфий, ни опиумный пластырь. Вы будете хотеть только одного — умереть. Вы тоже онколог. Вы видели глаза людей, которым осталось жить пару недель. Героизм — это хорошо, доктор Мори. Но боль делает из любого героя ничтожество. И мне бы не хотелось видеть вас через несколько лет в палате этажом ниже.
