— Мой отец разводил овец. Мать моя умерла, когда мне было четыре года. Меня сестра вырастила, Петронелла. Мой старший брат, Питер, учительствовал в Южной Африке. Когда началась война… я о Бурской войне говорю, о второй… я пошел добровольцем. Меньше чем через год попал к англичанам в плен и меня переправили в лагерь для военнопленных на Цейлоне. — Он опять поднес к губам кружку, но потом, даже не пригубив, тяжело опустил ее на стол. — Я дрался себе где-то далеко с англичанами, когда однажды утром на нашей ферме появились солдаты Китченера[54]. Па был дома. Он затеял драку. Его пристрелили, а затем сожгли наш дом.
— А что случилось с вашей сестрой?
— Ее отправили в концентрационный лагерь в Блумфонтейн. Питер пытался ее вытащить оттуда. У него жена была англичанка, но даже ему не разрешили наведаться в лагерь. Петронелла умерла от тифа. Или, может, не от тифа… Позже выжившие говорили, что англичане добавляли заключенным в еду растертое стекло.
Он перевел взгляд на паданг — трава была сухая, воздух корчился от жары.
— Вернуться домой после войны, чтобы узнать все это о своей семье… нет, я не мог больше жить в тех краях, где вырос. Поехал в Кейптаун. Но все равно — и это казалось мне не очень далеко. Однажды весной, кажется, девятьсот пятого, купил билет до Батавии[55]. Судно вынуждено было встать на ремонт в Малаккский док, и нам сказали, что раньше чем через неделю ремонт не закончится. Я шел по городу, когда увидел заброшенную церковь на холме…
— Святого Павла.
— Ja, ja, — заворчал Магнус, — Святого Павла. Там, на церковном погосте, я увидел надгробия, которым было по три, по четыре сотни лет. И что же я нашел среди них? Могилу Яна Ван Рибека![56]
Видя отсутствующее выражение на моем лице, Магнус покачал головой:
— Знаешь, мир был сотворен не только для английской истории. Ван Рибек основал Мыс, Капскую колонию. И стал ее губернатором.
— Почему же он кончил дни свои в Малакке?
— ОИК[57], голландская Ост-Индская компания, послала его туда в качестве наказания за какой-то проступок. — Воспоминание смягчило лицо Магнуса и, казалось, в то же время его состарило. — Как бы то ни было, увидев там его имя, вырезанное на глыбе камня, я почувствовал, что отыскал для себя место, здесь, в Малайе. На судно свое я так и не вернулся, не поплыл в Батавию. Вместо этого я отправился в Куала-Лумпур.
Он рассмеялся:
— В конце концов я оказался на британской территории. И прожил тут… сколько… — губы его беззвучно шевелились, пока он высчитывал, — сорок шесть лет. Сорок шесть! — Он вытянулся на стуле и огляделся, высматривая официанта. — За это шампанское надо пить!
