— Ну привет, — я подавила богатырский зевок, — что надо?
— Просто, прикинь, — Гоша развздыхался и поблек, — интересно, как у тебя дела. Ты бы хоть записки что ли оставляла, когда линяешь по утрам.
— А у тебя ни одной ручки по всему дому, — вполглаза я видела спящую Анечку — выражение лица напряженное, как на экзамене, закутана в одеяло плотно как ценная бандероль, волосы разметались по подушке, пальцы на ноге, свешивающейся с кровати медленно шевелятся.
— Что? — заорал вдруг Гоша, — ни хрена тебя не слышу!
— Ручку, говорю, себе заведи — буду писать записки.
— А… понятно… Заведу. А что так тихо говоришь?
— Разбудить боюсь, — зашипела я, — если еще не разбудила.
— Ты не одна? — Гоша запыхтел как паровоз, ему стало стыдно, что он так расстроился, захотелось положить трубку и сбежать на край света, — кто у тебя? — спросил он после того, как пропыхтелся.
— Анечка, — мне стало весело — как наяву я увидела того молодцеватого брюнета с пышными усами, которого Гоше нарисовало его богатое воображение.
— А… — тишину заполнила Гошина молчаливая улыбка, — что это вы?
— Да просто, — пожала плечами я, — просто так.
— Вы разве общаетесь? — Гоша порхал легкий, как мотылек и считал себя вправе лезть в наши с Анечкой отношения.
— Ну да… А что такое? — вот так просто. Действительно, ну что такого?
— Ничего… я тебе завтра позвоню?
— Позвони. Может что хорошее скажешь.
Гоша снова замолчал.
— Ну, — я начинала нервничать.
— Ага.
— Что «ага»?
— Все. Не знаю. Не издевайся над собой до завтра, лады?
— Хорошо, — усмехнулась я, — отбой, — и положила трубку.
Анечка забормотала что-то и повернулась на другой бок. Ее нога судорожно дернулась и скрылась под одеялом.
— Что «хорошо?», — глухо спросила Анечка в подушку.
— Все хорошо, — ответила я, вылезая из постели, — спи.
— Да пожалуйста, — пробормотала та и затихла.
Я завернулась в одеяло и пробралась к компьютеру. При дневном свете он выглядел растерянным, усталым и покинутым. Я забралась в кресло с ногами, подключила страдальца к сети и с отвращением отодвинула от себя благоухающую пепельницу, полную окурков. Посидела некоторое время, уныло пялясь в монитор, а потом разложила косынку.
Анечка зашевелилась в постели и снова перевернулась на бок. Я вдруг поняла, что она проснулась вместе со мной, а теперь боится вставать, потому что со мной надо будет о чем-то говорить, ну, хотя бы пока пьешь кофе и жуешь бутерброд, а она совершенно не представляла, о чем. Или не хотела даже. Возможно, она уже устыдилась своего ночного порыва, и теперь мучительно искала пути к отступлению. Если бы я спала, все было бы как нельзя проще — записка с обещанием позвонить на днях и короткая перебежка до остановки автобуса. Если она еще помнит, где эта остановка.
