— О, здравствуйте Светлана Борисовна. — мама поставила пакет на мою кровать, и пожала руку доктору. — А мы сегодня уезжаем.
— Я слышала, вас переводят на домашнее лечение. Я бы хотела отдать вам вот это. — она вынула из белоснежного халата пластмассовую баночку с таблетками, и протянула моей матери.
— Что это? — рассматривая обертку, задала она вопрос.
— Это успокоительные. Анна часто страдала плохими снами, и я уверена, дома вы тоже с этим столкнетесь. При каждом приступе ей нужно выпивать две таблетки. Думаю, после них она будет спать прекрасно. — ее жизнерадостный голос просто убивал.
— Спасибо вам большое.
— Ну что вы! Я бы хотела понаблюдать за вашей дочерью, если будут приступы истерик, немедленно обращайтесь ко мне. — она протянула маме визитку, а я закрыла глаза. Увидеть ее еще раз? Ну уж нет!
— Хорошо, я поняла вас. — с серьезным лицом мама кивнула ей.
— Аня, солнышко, я принесла тебе одежду. — я повернула голову, и через плечо посмотрела на нее, потом на пакет.
— Мы подождем в коридоре. — сказала Светлана Борисовна, и они вышли. Я сжала кулаки, и зажмурила глаза. Робко развернувшись, я подошла к черному пакету. Внутри оказалась коробка с балетками, и черное классическое платье. Я осела на кровать, и закрыла лицо ладонями. Если я не могла остановить слезы только взглянув на платье, то что будет когда я увижу его тело?
— Зачем ты ушел? Почему оставил меня одну? — прошептала я в пустоту. С мокрыми дорожками на щеках, я надела платье на свое худощавое тело. Капроновые колготки скрывали множество порезов на ногах, а длинные рукава швы на руках. Я чувствовала себя приведением. Будто бы я здесь, и в тоже время словно нет меня. Только оболочка, а душа мертва.
— Ты готова? — заглянула ко мне мама.
— Я никогда не буду готова к этому. — хрипло прошептала я.
Сейчас я смутно помню саму поездку. Впервые за несколько недель я оказалась на улице, но не чувствовала ничего кроме вселенской усталости. Какой-то мужчина сидел в чёрной Ауди, и дожидался нас. Я не обратила на него никакого внимания, и лишь потом поняла что стоило бы. Он был в черном костюме, и видимо разделял наш траур. На маме был черный брючный костюм, и черные лакированные туфли. Я чувствовала себя тряпочной куклой. Мои мыли и душа были где то далеко. Мужчина о чем-то оживленно разговаривал от чего моя мать, заливалась звонким смехом. В моей же голове была только пустота. Он что-то спрашивал, а я упорно смотрела в окно. Городской пейзаж сменялся девственными лесам. Я не сразу обратила внимание, что машина остановилась. Лишь когда моя дверца открылась, я подняла свои глаза на маму. Она помогла мне выбраться из транспорта, а устремила свой взгляд на высокие черные ворота, за которыми располагались могильные плиты. Меня стало трясти, тело совершенно не слушалось.
