Эйли… Чёрт побери. Эйли во многом похожа на мою маму. И я не хочу запятнать её, как кусок дерьма, которым был мой отец, запятнал мою маму. Она прекрасна. Такая доверчивая. Она излучает эмоции везде, куда ступает. Её выразительные глаза отражают всё, постоянно. И я вижу в них то, что не должен хотеть, но, как ни странно, в чём нуждаюсь. Например, вспышка её улыбки или странное чувство юмора не должно иметь для меня даже чёртову долю смысла, но имеет. Я не хочу проводить с ней время, но всё же страстно желаю этого. Именно в эти последние несколько дней мне не терпится увидеть её. Преследовать, если понадобится. Но это то, что я не могу себе позволить. Я не делаю подобного. Я никогда, блядь, никогда в жизни даже не думал о подобном дерьме. Я не такой тип парней. Я не гонюсь за женщинами. Чёрт побери, я не убиваюсь по ним. Не нуждаюсь в них. Но если я это делаю, то только потому, что моему члену нужна киска. Ясно и чертовски просто. Это должно быть ясно и чертовски просто с Эйли.
Но тогда, кого я нахуй обманываю? Я вижу её, когда просто закрываю глаза. Она стала моей первой, второй и последней мыслю. Я даже не знаю, как или когда это, чёрт побери, произошло. Но я не могу перестать думать о ней. Красивой, чувственной и такой чертовски невинной. Я разрываюсь между желанием трахнуть её, защитить и запереть где-то, словно какой-то помешанный психопат, и никогда не позволять ей выходить из моего поля зрения. И прямо сейчас, когда я держу в руке член, который твердеет только при одной мысли о её пухлом маленьком ротике и тугой киске, желание трахнуть её сильнее, чем когда-либо.
Я думаю о том кабинете рисования, представляя, какой горячей и готовой она была. Знаю, если бы не остановился, она позволила бы мне забраться на неё на том столе и развела бы для меня свои красивые загорелые ножки. Она бы молила об этом, и я бы дал ей именно то, что она хотела.
Я поглаживаю рукой член, используя немного мыла, и когда её имя срывается с моих уст, выскальзывая из самой глубокой, самой собственнической части, прихожу к разрядке, — молочно-белые струи покидают меня, осушая, но не совсем удовлетворяя. Это накопившееся разочарование смывается в сток. Но я всё ещё могу ощутить эту хватку на своём горле. Я едва дышу, и всё, что мне хочется прямо сейчас — чтобы она была здесь передо мной, и я мог утвердить на неё права. Но её здесь нет. А я — жалкий придурок, стою здесь один и чахну по ней. Что, блядь, она делает со мной?
