Уличный фонарь бросал мягкий, рассеянный свет в глубину комнаты. Чуть отсвечивал полированным, пластиковым боком высокий шкаф в углу. Таинственные теплые искры неожиданно загорались в глубинах зеркал трельяжа и так же неожиданно гасли. По спальне плыл прозрачный осязаемый полумраки вся она, казалось, походила на волшебную пещеру Аладина, покинутую разбойниками. Белейшие прохладные простыни притягивали к себе. Чуть покачивался от легкого сквознячка круглый вишневый торшер за изголовьем.
Семен невольно поежился. Он отвык от такой богатой обстановки.
— Садись, Сема, — мягко сказала Лиза, опускаясь на край постели.
Он молча опустился рядом и привычно сгорбился.
— Аленка сегодня с утра кашляла, — продолжала Лиза, опуская руку ему на плечо. — Как бы опять не заболела.
Семен хрипло откликнулся:
— Сквозняк тут у вас. Ты не смотри, что жарко. Сейчас чуть продует, и вот она, простуда. Много ли малышке надо.
— Да раскрывается она ночью, — пожаловалась Лиза. — Я уж десять раз за ночь встану, закрою, а смотришь — через пять минут одеяло опять все в ногах.
— Да… — неопределенно отозвался Семен.
Этот начальный их, после долгого взаимного враждебного молчания, как бы деловой разговор об Аленке был необходим как первый робкий шажок навстречу друг другу. Тонкий безошибочный инстинкт вел ее сейчас по правильному пути. Она заговорила не о том, что мучило ее больше всего на свете — о Семеновом беспробудном пьянстве и жестоком разрушении их семьи. Нет, совсем не о том. Лиза понимала, что Семен ждет именно этого неизбежно главного их разговора, но начать с упреков означало бы безнадежно испортить все дело с самого первого начала.
Что могло сейчас их сблизить, что могло хоть немного подвинуть друг к другу, что могло успокоить его подозрительную и агрессивную настороженность? Только Аленка. Дочка, их общее дитя, было тем единственным нерушимым началом, которое, помимо их отдельных воль и желаний, могло вновь привязать их друг к другу. Семена, не откликнувшегося на Аленкины беды, незачем было и окликать.
— Устаю я очень, Сема, — тихо сказала Лиза, прислоняясь к мужу круглым теплым плечом. — Целый день на работе. Кручусь, как заведенная, то одно, то другое, то третье. Аленка последнее время стала прихварывать, и все время такая возбужденная. Да и сама я что-то совсем расклеилась, нервы никуда не годятся, кричу на нее, сержусь по всяким пустякам. А потом такие головные боли, что хоть на стену лезь. Сижу и плачу.
