Впрочем, время еще было — так считала она, хотя совсем недавно заметила, что мужчины стали относиться к ней как к женщине с несложившейся судьбой. Повеяло специфическим мужским сочувствием. Ей предлагалось принять его как должное. Лиза не была согласна на такую чушь ни под каким видом. Она еще и зрелой-то женщиной себя не ощутила!
Он появился в ее жизни весьма кстати, этот тридцатилетний приметный парень. Нехорошо было только одно: дни шли, ремонт садика подвигался, а он по-прежнему не обращал на нее внимания.
«Ничего, — весело подумала она, — не такой уж ты твердокаменный!»
4.
Углов, едва вошел во двор садика, услышал донесшийся сверху голос:
— Семен Петрович, Семен Петрович, прошу вас, поднимитесь ко мне на минутку.
Он поднял голову. В глубине окна на втором этаже стояла заведующая. Солнце ослепительным потоком било в лицо; мерцая под лучистыми ударами света, она, прикрыв глаза, шагнула к подоконнику. Семен остановился, ошеломленный. Он дернул плечами, стряхивая наваждение. В сознании родилось совершенно чуждое ему слово — мадонна.
«Мадонна… Мадонна…» — мысленно твердил он.
И вдруг застыдился этого слова. Настолько оно не вязалось с процентовками, трубами, карбидом и рукавицами — со всем тем, с чем ему ежедневно приходилось иметь дело, — что он воровато оглянулся по сторонам, не произнес ли его вслух и не услышал ли его, не дай бог, кто?!
Нет, никто не хохотал в сторонке.
5.
Углов не появлялся неделю. Но сегодня присланное им звено маляров закончило отделку кабинета. Углов еще раз допросил их с пристрастием, сделана ли затирка стен, прошпаклевана ли перед тем как белить и красить?
Маляры клялись, что все сделано по высшему разряду, ну почти как у себя дома. Углов недоверчиво качал головой и обещал, что сам проверит.
Маляры не возражали.
Ну что ж, теперь был законный повод увидеть хозяюшку. Лиза, судя по всему, ждала его и сразу кинулась к нему навстречу, едва он вошел во двор.
Чудачка…
Он никак не привык к столь нежной чувствительности. В той среде, где протекала его жизнь, любые проявления повышенной душевной деликатности расценивались как слабость — со всеми вытекающими последствиями. Мягкому, податливому человеку все неизбежно норовили забраться на шею, а там уж и погонять его во все бока.
Сейчас же Семен почувствовал, что столкнулся с чем-то иным. Это иное беззащитно, уступчиво и почему-то не вызывало в нем естественного желания перевернуть все на свой лад.
Ему смутно подумалось, что в Лизе есть что-то высшее, недоступное его разумению.
