Правдивая история страны хламов. Сказка антиутопия | страница 53

– Следы таинственной цивилизации, – ахнул самолетчик Высмал, и грудь его стала заметно наполняться радостью, смешанной с гордостью.

А Атландер вдруг ехидно рассмеялся.

– Сделано на Матлахоне, – вслух прочитал он полустертую надпись на этикетке.

– Как жаль, – грустно вздохнул Высмал, – что матлахонцы одни во всей вселенной бьются над вечными вопросами мироздания, – он задумался, – но мне хорошо на душе, когда я вспоминаю, что где-то там, – Высмал неопределенно махнул рукой, – в этом чудовищно грохочущем космосе, где в вихрях космической пыли сталкиваются и крошатся галактики, кружится себе потихоньку планета Матлахон, наша любимая родина.

– Галактики не крошатся. Они аннигилируют, – меланхолически поправил его Атландер.

Как выяснилось в финале феерии (с.743), высадились матлахонские самолетчики как раз на своей любимой родине Матлахоне…

Описанной феерией карьера Свинтарея в качестве писателя-фантаста завершилась. Это объяснялось тем, что во времена правления Бифа Водаёта лучшей книгой считалась та, которую не прочел ни один хлам. А этому условию больше всего способствовало такое свойство книги, как ее народность.

– Свинтарей, что бы ты сейчас выбрал: любовь Гортензии или священный творческий экстаз? – иронически обратился как-то к знаменитому народному писателю столкнувшийся с ним на улице гений страдания и последний в Хламии романтик Гицаль Волонтай.

– Именно так! – пасмурно отозвался Свинтарей.

В тот момент, когда писатель Свинтарей с намерением сообщить что-то неотложное подбежал и обхватил его за плечи, какая-то невидимая рука оторвала Гицаля Волонтая от земли и втащила его в шероховатое деревянное тело Высокого квадратного забора.

Спустя минуту та же рука вытолкнула его назад. Утратив массу и объем, он, подобно капле жидкости, расплылся по замшелой поверхности забора. А когда стены внезапно засветились изнутри золотисто-голубым свечением, Гицаль, словно на огромном экране, различил длинную шеренгу собственных изображений и понял, что перед ним, как на кинопленке, разворачивается вся его предыдущая жизнь: от первых мук рождения до непосильной работы на строительстве канала.

Эта полоса пересекалась с полосами жизни известных и не известных ему хламов, которые, в свою очередь, пересекались с другими полосами, и, отдаляясь, становились тоньше, образуя на поверхности забора мудреное кружево.

Ощущение от увиденного было необыкновенным. Но анализировать его Гицаль не пытался, ибо каким-то шестым чувством ощущал, что логика и хламские понятия здесь бесполезны. Лишь в одном он не сомневался: все, что было изображено, представляло собой историю рождения, жизни и гибели Страны Хламов.