Свинтарей хочет взяться за кайло, однако ни тот, ни другой не выпускают его локти. Коротышка бормочет что-то невразумительное и указывает пальцем на обсыпанную камешками землю, откуда доносятся глухие раскатистые удары, а гладкообритый шут, напротив, тычет свободной рукой ввысь, заставляя писателя взглянуть за гребень Высокого квадратного забора, через который, словно складки раздувшегося брюха, переваливаются ядовито-желтые облака. И оба бесцельно и настойчиво пытаются что-то объяснить Свинтарею…
Писатель раскрыл глаза и понял, что сегодня непременно что-нибудь должно случиться. Там, где он побывал и откуда недавно вернулся, он постепенно научился доверять своим предчувствиям, которые обострились как бритва и почти всегда сбывались. Он слез с кучи рукописей, на какой теперь спал, подошел к посветлевшему окну и окаменел: в сумерках, заслоняя темную громаду Высокого квадратного забора, белел новенький дощатый заборчик.
Не веря своим глазам, Свинтарей в чем был выбежал на улицу и понял, что не ошибся: вокруг особняка его соседа Сугнея Чурилы возвышался глухой, без ворот и без единой щелочки заборчик, маленькая копия Высокого квадратного забора.
Это зрелище настолько поразило бывшего народного писателя, что он даже не разозлился, когда увидел, что его сосед, отгородившись, прихватил щедрый кусок огорода, испокон веков принадлежавшего роду Свинтареев. Здесь необходимо отметить, что ничто не могло бы так поразить хлама, как вид обыкновенного забора, ибо жители Хламии их отродясь не ставили. Не ставили по той простой причине, что в стране, обнесенной с незапамятных времен Высоким квадратным забором, надежно защищающим хламов от враждебного Зазаборья, никому ни разу не приходило в голову поставить свой собственный личный заборчик.
Больше того, когда кусты под окнами домов разрастались так, что начинали мешать хламам созерцать городские стены, на них немедленно обрезали лишние ветки. И после очередной спячки, перед тем как причесаться и умыться, заспанные хламы перво-наперво подбегали к окнам, чтобы убедиться, что с милым их сердцу забором ничего не случилось, и он как и прежде стоит там, где и стоял во все времена извилистой хламской истории.
Между тем хламы, не рискуя (как стая ворон на помойке) слететься к необычайному сооружению, сбились в кучку неподалеку и шепотом высказывали друг другу самые невероятные версии, ни одна из которых не казалась Свинтарею правдоподобной. Характерно, что привыкшие во времена правления диктатора Смока всего бояться и ничему не противоречить, хламы в последние дни, почуяв вкус свободы, заметно осмелели, а иные так стали проявлять настоящее нахальство.
