— Слава тебе, господи! Помог дело спроворить и ноги унести.
Направился было берегом Суры до Лубяного мосточка и вдруг услышал из-за чернотала знакомый голос:
— Тпру-уу, проклятая!.. — и вскоре: — Ка-ра-ууу-ул!
Исай торопливо спрятал в осоке торпище и пошел на зов. Сперва увидел рыжую кобылу, запряженную в рыдван, а подойдя ближе, невольно попятился. В осоке, на берегу ручья, лежал на спине Прокофий Валдаев с распоротым брюхом, из которого, как вино из бочки, хлестала кровь.
— Кто тебя так, дядя Проня?
— Ох, сам себя, Исай, сам… — со стоном говорил Прокофий, судорожно дергая руками и ногами. — Осоку на рыдван клал… Рыжуха тронулась… Я за ней с охапкой, на ручку косы наступил, перевернулась лезвием вверх, живот пропорола… Ох, смертушка подходит… Передай брату моему Роману такое слово: зря он обижал отца и Анисью, это я по злобе… ох!.. наклепал на них… поверили… Ну вот и наказал меня господь… Передай Роману… И беги, беги, Христа ради, в село, ну, чего ты, чего?.. Ой!..
Когда сбежался народ, Прокофий уже отходил, но губы его, словно подведенные синькой, что-то невнятно шептали…
После поминок Исай Лемдяйкин пересказал Роману последние слова покойного.
Новое горе сдавило Роману горло.
— Правда поздняя — чаша слезная… Ну? Как же мне теперь?
Рванулся Роман с места, побежал в дом сходок, кричал, чтобы допустили к становому. Допустили. Рухнул Роман на колени.
— Немедля сажай меня, ваше благородие, в тюрьму!..
— За что же?
— Анисья повесилась… Загубил я душу безвинную. До петли довел!..
— Да ты пьян, мужик?!
— Выпил на поминках малость… Да ведь в уме я.
— Ступай, дурень, проспись.
— Силов моих нету… Сажай в острог!.. Сгубил… душу сгубил безвинную!..
— Другую ищи, а мне некогда. Эй, гоните вы его в шею: слов не понимает, олух царя небесного!
Дома Роман взял на руки Груняшку, сел на лавку, засопел и вдруг заплакал навзрыд. Девочка недоуменно смотрела на отца и пальчиком поглаживала мокрые морщинки на его лице.
— Тять, а тять, ты чего?..
— Мамка твоя померла…
5
Теплая, серебристо-звездная глубь неба, мягкая от пыли проселочная дорога, ведущая в графское имение. Только что прошел дождь, и в воздухе влажная бодрящая свежесть. Отблески далеких зарниц изредка выхватывают из темноты пролетку, запряженную парой гнедых.
Графский кучер Харитон оглядывается и щурится, стремясь разглядеть поближе графскую чету, о которой было так много разговоров накануне: судачили, что граф Ростислав Максимович Кар вместе с молодой женой наконец-то приезжают домой навсегда, поскольку хозяин имения хочет, как говорили, «осесть на землю».
