Из нужаевской половины торопливо выскочила Василиса, плюхнулась осадистым, ходившим, словно сито, задом на лужайку и начала собирать холсты, будто поклоны кому отдавала. И только успела отнести их домой, на село, громыхая, опустились до времени настоящие сумерки, а в черные избы вошла ночь. Ослепительно трепыхнулась молния, и почти одновременно раздался стук.
— Люди добрые, — послышался с улицы скрипучий, как ржавое железо, голос, — пустите ночевать.
Припустился проливной дождь.
— Заходи, — борясь со страхом, ответила Василиса.
Вошла согбенная нищенка-старушка с мешком, набитым, видимо, кусками милостыни.
Новая вспышка молнии была так ярка, что показалось, где-то рядом вспыхнул гигантский фонарь. Все кругом потряс гром, да такой сильный! — будто рухнула земля в преисподнюю.
— Свят, свят, свят! — как слабое эхо, повторила старушка, крестясь на образа. — Многие лета в-ам здравствовать!
— Проходи в избу, — сказала Василиса. — Никого дома нету — на жнитво ушли. Скоро, видать, будут. Семья у нас немалая, но положим тебя где-нибудь. Негоже без приюта в такое ненастье.
— Спасибо, милая. Куда бы мне лошадку свою поставить?
— Разве на лошади?
Странница подняла свою палку.
— Да вот она.
— Возле печки положь, на приступку. — Василиса засмеялась.
— Меньшие-то ваши где?
— Да вон под дерюгой на печке. Грозы боятся. Вай, никак не вспомню, где я твой голос слыхала?
— Подумай, милая, может, вспомнишь.
Гром уже не гремел, а глухо роптал вдали. Странница похрустела пальцами рук, и Василиса вспомнила:
— Великим постом тебя видела… С двойняшками ты была. И барышня с тобой. Одеты вы были, как барыни.
Странница неопределенно покачала головой:
— Не спишь, милая, а бредишь…
— А Витюшка с Венюшкой теперь гугукают, смеются…
— И во сне мне не пришлось барыней бывать. Что под окном выпрошу, под другим, в рот кладя, выкрошу. Кусками живу, подаянием. Ты укажи, милая, где косточки до утра сложить.
— На печке, знамо дело, тебе бы послаже было, да завтра пораньше поднимемся топить — дым в нос ударит. Ложись в сенях.
— Как тебя зовут-величают, не упомнила… Василиса? Ласковая ты. Дай тебе бог такого мужа, чтоб не пил, не курил… Три, говоришь, у вас малыша?
— Тот-то оно. Сноха с тела спала. Трех малюток прокормить — не легкая забота. Танюшку отняли, а близнецы сосут. Боимся… Ну, как помрут, кто платить за них будет.
Вскоре старушка заснула и не слышала, как вернулись со жнитва остальные Нужаевы. Поутру проснулась от квохтанья курицы — та словно жаловалась на свою судьбу.
