Фашисты намеревались провести обстоятельную разведку береговых укреплений и высадить десант в Кронштадте, который, по их мнению, был главной помехой на пути к Ленинграду.
Командующий Балтийским флотом вице-адмирал Трибуц вызвал к себе командира отряда Прохватилова и приказал:
- Катера уничтожить!
Вернувшись из штаба, Батя собрал у себя в кабинете лейтенанта Кириллова, мичмана Никитина, нескольких опытных разведчиков и предложил им свой план операции: группе разведчиков намечалось проникнуть на дамбу и противотанковыми гранатами с привязанными к ним толовыми шашками вывести катера из строя. Были им намечены и люди - четырнадцать человек - на две шестивесельные шлюпки. Пятерых отобрали из нас, новичков: Ананьева, Борисова, Трапезова, Михайлова и меня.
Проведение операции назначили на канун Великого Октября.
Готовились тщательно. Подобрали наиболее подходящие по размеру легководолазные костюмы, чтобы можно было легко передвигаться и свободно владеть руками. За школой, на пустыре, - одетые в полное боевое снаряжение, несколько дней кряду тренировались в метании необычно тяжелых связок гранат. Рвались они страшно, раскатисто, долго сотрясая землю.
Подготовку шлюпок поручили старшине 1-й статьи Василию Трапезову - неразговорчивому смоленскому парню. Он придирчиво осматривал подносимые нами весла, примерял уключины, чтоб никакого скрипа, проверял надежность рулевых устройств. Нужно было также приладить воздушные бачки - если шлюпку прострелят или ее захлестнет водой, с бачками она не потонет. Делал Василий все на совесть, истово, с настоящей крестьянской тщательностью, - для себя.
Самый молодой из нас, Володя Борисов (ему не было еще и восемнадцати), сразу же нацепил на пояс охотничий нож и, как заправский разведчик, щеголял по коридорам, во дворе, у пирса, где готовились шлюпки. Нож мешал ему работать, но Володя ни за что не хотел с ним расставаться.
Севка Ананьев - бросал ли он гранату, тащил ли на плече весла, - всегда улыбался. Улыбка вообще была у него чем-то неотъемлемым.
Михайлов в минуты перекуров был неистощим на рассказы. Знал он множество невероятных историй из боевой жизни разведчиков и передавал их с такими подробностями, будто сам был участником. Его слушали, но далеко не всему верили.
Михайлова недолюбливали в отряде. Слишком уж форсист он был - щупленький, узколицый, а носил такие широченные брюки с клиньями, словно две женские юбки клеш, а самое главное, при всяком случае бахвалился тем, что жил в Ленинграде, и к нам, деревенским парням, относился с заметным пренебрежением.
