– Какого черта, Стиффи! Неужели вы так поступите?
– Непременно, если вы не умаслите дядю Уоткина.
– Но как я могу его умаслить, как? Стиффи, не подвергайте меня этим страшным пыткам.
– Придется. И что тут такого страшного? Не съест же он вас.
С этим я согласился.
– Да, разве что не съест.
– Не страшнее, чем визит к дантисту.
– Гораздо страшнее, чем десять визитов к десяти дантистам.
– Зато какое вы почувствуете облегчение, когда все кончится.
Слабое утешение. Я внимательно вгляделся в ее лицо, надеясь найти хоть слабый признак того, что она смягчилась. Увы, ни тени. Эта особа и всегда была жестка, как ресторанный бифштекс, такой и осталась. Киплинг был прав. Женщина всего лишь женщина. Никуда от этого не денешься.
Я сделал последнюю попытку.
– Стиффи, не будьте так жесткосердны.
– Буду.
– И это несмотря на то, что я устроил в вашу честь великолепный обед у себя дома, – простите, что напоминаю о нем, – не жалел расходов?
– Подумаешь.
Я пожал плечами. Наверно, я в тот миг был похож на римского гладиатора – это были когда-то такие ребята, они в числе прочего набрасывали друг на друга связанные простыни, – который услышал, как глашатай выкрикнул на арене его номер.
– Ну что ж, ладно, – сказал я.
Она улыбнулась мне материнской улыбкой.
– Какое мужество. Узнаю моего маленького храбреца.
Не будь я столь озабочен, я, естественно, возмутился бы, как она посмела назвать меня своим маленьким храбрецом, но в тот ужасный миг махнул рукой на наглую выходку.
– Где этот монстр, ваш дядюшка?
– Должно быть, в библиотеке.
– Отлично. Иду к нему.
Не знаю, читали ли вам в детстве рассказ о писателе, чья собака слопала бесценную рукопись книги, которую он писал. И писатель, вместо того чтобы впасть в бешенство, если вы помните, печально посмотрел на пса и сказал: «Ах, Алмаз, Алмаз, если бы ты только знал, что сейчас сделал». Я слышал рассказ в своей детской, и он навсегда остался у меня в памяти. А сейчас всплыл, потому что, выходя из комнаты, я посмотрел на Дживса в точности как тот писатель на своего пса. Я ничего ему не сказал, но, уверен, он догадался, о чем я подумал.
Было очень неприятно, что Стиффи напутствует меня, издавая воинственные кличи. В сложившихся обстоятельствах это было гривуазно и свидетельствовало о сомнительном вкусе.
