Он. Посмотри на себя в зеркало, ты не русская.
Она. Я не должна ничего этому человеку, а при этом дергаюсь, чего дергаюсь – не понятно! На вот тебе денег и уходи! Ты поломал мне жизнь! Да! Уходи! Не хочу я ни плохого с тобой, ни хорошего! Господи, мне надо готовиться, выучить эту песню, вечером выступать, надо быть в зерне образа, а я, как дура, на кровати с ним Старую Зайчиху лабаю! С ума сошла!
Он. Давай, вместе учить песню, а? Я тоже пойду с тобой на сцену. Поддержу. Я тоже хочу быть негром. Там же в этой группе может быть один выпивший негр?
Она. В какой группе?
Он. Ну, в вашем этом ВИА, в рок-банде, в рок-группе в этой пусть будет один негр тоже, а что? Это возбуждает слабую половину человечества! Я могу даже только в одной набедренной повязке выйти на сцену, а что? Это всех заведет, я знаю! Всегда всех баб возбуждало мое обнаженное, так сказать, тело!
Она. Кого когда возбуждало твое тело?! Суповой набор! Мы будем выступать на улице, на улице, ты просекаешь фишку? А на улице – сорок два градуса мороза!
Он. И ничего! Ничего, не отвалится! Я весь намажусь, с головы до ног! Дай мне грим!
Она. Не дам! Отвали! Никуда не пойдешь! Ты что, нам все сорвать хочешь? Ты понимаешь, что тогда будет? Ты знаешь, сколько они нам платят?!
Он. Отвали. Джага-джага! Джага-джага! Джага-джага! Джага-джага! Джага-джага!
Мажется черным гримом.
Она. Да что, что такое?! Что такое, а?!
Он. Вот какой негр, вот какой! Буду танцевать – ужас! (Поет.) «Поцелуй меня с разбегу я за деревом стою!» Джага-джага!
Намазался черным гримом. Она стоит, разинув рот.
Он смотрит на себя в зеркало.
Молчат.
Она. Миша? Минтай? Папа заяц? А у тебя все в порядке с головой?
Он. Женуария, Танюха, я такой одинокий. Мне так тоскливо. Не представляешь.
Она. Может, хватит тебе, а?
Он. Нет, не хватит мне. Помнишь, «Рабыню Изауру»? Давай, споем?
Начинает петь:
«Газирум-гарум-гэрум, газирум-га!»
Она молчит.
Она. Дурак. Что еще скажешь. Дурак.
Он. Да хватит тебе.
Она. Нет, не хватит мне. Это все похоже на плохую пьесу: вот и встретились два одиночества – в сто тысяча первый раз.
Он. Да, да. Развели у дороги костер.
Она. Да, да. Но костру разгораться не хочется. Вот и весь разговор.
Он. Да. Вот и весь разговор.
Она. Да. Вот и весь разговор. Вот именно такая плохая пьеса про два одиночества. Выясняется, что у него все хорошо, потому что он остался в провинции и сохранил вот эту вот, как ее вот, как она, блин, называется…
Он. Свежесть?
Она. Нет! Что-то такое русско-народное он в себе сохранил. Почвенность, понимаешь ли, какую-то. А она, гадина такая, уехала в Москву и растеряла это все… Как его?
