.
Интересно, что и в начале XX века, когда стало легче получить доступ в архивы, имя сего тайного агента не всплыло. В. Богучарский констатировал: «Названо ли наконец уже имя, о котором говорит Каратыгин, сказать с уверенностью мы, к сожалению, не можем»[182]. Секрет потихоньку всплывал, хотя, нам кажется, имя с самого начала угадывалось прозрачно. Думается, Каролину Собаньскую вначале не поставили в литературоведческий контекст действительно по неведению, а потом – по инерции мышления. Первым определил, к кому обращены некоторые черновики писем поэта, Александр де Рибас. В. Базилевич и Н. Лернер опубликовали первые догадки о ней. Супруги Цявловские начали преодолевать барьер, однако и спустя сто лет Цявловский писал: «Любовь между Пушкиным и Собаньской – факт, еще не известный в литературе…»[183].
Но после того как факт был введен в научный оборот, Собаньскую обычно старались обойти стороной: личина этой женщины снижала величие национального поэта. Никак она не укладывалась в благостные списки так называемых «адресатов лирики Пушкина». А ведь была таковой, никуда не деться!
Вообще-то, нельзя не заметить, что роль разных женщин, близость их к поэту на протяжении его жизни определялась, естественно, самим Пушкиным. Однако после его смерти право это аннексировали исследователи. С тех пор они решают, с кем поэту можно было спать и с кем нельзя. «Сакрализация той или иной современницы Пушкина – явление, становящееся для его поэтики обычным», – писал тихий и почти не печатавшийся в советское время пушкинист Владимир Турбин. После его смерти в 1993 году вышла книга, из которой взята цитата[184].
Скажем, Анна Керн при том, что роман с ней был случаен и короток (одно «чудное мгновенье» и одно стихотворение об этом мгновенье), возведена на пьедестал едва ли не центральной любовницы добрачной его жизни. К могиле Керн в Путне мы наблюдали ритуальную очередь новобрачных из Твери, чтобы поклясться в вечной верности. А Каролина Собаньская – устранена, будучи отрицательным персонажем, не вписывающимся в отфильтрованную биографию нашего классика. Полагалось игнорировать, что Пушкин в период влюбленности в Наталью Гончарову, да и потом, страстно желал другую женщину. Не Пушкин, но Мопассан декларировал: «Мы, мужчины, истинные поклонники красоты, обожаем женщину и, временно избирая одну из них, отдаем дань всему прекрасному полу»[185]. Однако Пушкин вполне мог под этим подписаться.
