Иногда случались казусы. Заметив, что в мою пробу попал какой-нибудь червячок, Рубик, заикаясь от волнения, восклицал: «П-по-слуш-шай, В-ва-лер-ра! От-тдай мне, п-пожа-луй-ста, п-полихету!» Полихету (то есть многощетинкового червя) я ему, конечно, отдавал, и он аккуратно клал ее в пузырек с формалином. Рубик на редкость добросовестно относился к сбору проб донной фауны и за червяка готов был глотку перегрызть.
Во время промыва пробы грунта носовая палуба становилась грязно-желтой, похожей на разлив реки Хуанхэ, а поскольку пробы брались через каждые два часа, в течение всей съемки (три недели) на бак нельзя было выйти без сапог. Особое неудовольствие выказывал старший помощник капитана Анатолий Скорик. Оно и понятно: за чистоту на судне отвечал старпом, а грязь с бака разносилась по всему «Ихтиандру».
За три недели «Ихтиандр» обошел все закоулки банки Сая-де-Малья, и каждый отряд научной группы собрал большой и ценный материал, прояснивший многие ее особенности.
По отметкам глубин я построил батиметрическую карту и ахнул: передо мной была громадная «подкова», охватывающая с трех сторон котловину, состоящую из двух частей: сравнительно мелководной (70–90 м) и более глубоководной (120–150 м). Не оставалось сомнений: банка Сая-де-Малья была погруженным коралловым атоллом, по периферии которого располагался погруженный коралловый риф, а в середине – сложная и глубокая коралловая лагуна. Гигантский вал погруженного рифа имел ширину 20–30 км! Наиболее высок он был на севере, поднимаясь почти к самой поверхности океана. С южной стороны в кольце рифа был широкий разрыв, через который в лагуну свободно проникала струя Пассатного течения. В лагуне выделялись мелкие невысокие внутрилагунные холмы.
Собранные мной донные отложения были типичными для коралловых атоллов: на полукольцевом погруженном рифе выделялся пояс грубообломочных кораллово-водорослевых отложений (галька, валуны, гравий), а в лагуне залегали вязкие илы. Несколько озадачила меня инверсия распределения гранулометрического состава донных отложений в лагуне: с увеличением глубины увеличивалась и крупность донных отложений в лагуне, хотя обычно бывает наоборот. Поразмыслив немного, я догадался, что это связано с влиянием течения – того самого, которое проникает в лагуну через разрыв рифа. На входе в лагуну скорость течения наиболее велика, и, несмотря на значительную глубину (150 м), оно вымывало со дна ил, оставляя лишь крупный песок. В самые дальние уголки лагуны течение не проникало, и там, в спокойной воде, хотя глубина была сравнительно небольшой (70–90 м) откладывался самый тонкий осадок, мелкоалевритовый ил.
