| I was afraid of betraying myself before my mother; she had taken a great dislike to Zina?da, and kept a hostile eye upon us. | Я боялся выдать себя перед матушкой; она очень не благоволила к Зинаиде и неприязненно наблюдала за нами. |
| My father I was not so much afraid of; he seemed not to notice me. He talked little to her, but always with special cleverness and significance. | Отца я не так боялся: он словно не замечал меня, я с ней говорил мало, но как-то особенно умно и значительно. |
| I gave up working and reading; I even gave up walking about the neighbourhood and riding my horse. | Я перестал работать, читать -- я даже перестал гулять по окрестностям, ездить верхом. |
| Like a beetle tied by the leg, I moved continually round and round my beloved little lodge. I would gladly have stopped there altogether, it seemed ... but that was impossible. My mother scolded me, and sometimes Zina?da herself drove me away. | Как привязанный за ножку жук, я кружился постоянно вокруг любимого флигелька: казалось, остался бы там навсегда... но это было невозможно; матушка ворчала на меня, иногда сама Зинаида меня прогоняла. |
| Then I used to shut myself up in my room, or go down to the very end of the garden, and climbing into what was left of a tall stone greenhouse, now in ruins, sit for hours with my legs hanging over the wall that looked on to the road, gazing and gazing and seeing nothing. | Тогда я запирался у себя в комнате или уходил на самый конец сада, взбирался на уцелевшую развалину высокой каменной оранжереи и, свесив ноги со стены, выходившей на дорогу, сидел по часам и глядел, глядел, ничего не видя. |
| White butterflies flitted lazily by me, over the dusty nettles; a saucy sparrow settled not far off on the half crumbling red brickwork and twittered irritably, incessantly twisting and turning and preening his tail-feathers; the still mistrustful rooks cawed now and then, sitting high, high up on the bare top of a birch-tree; the sun and wind played softly on its pliant branches; the tinkle of the bells of the Don monastery floated across to me from time to time, peaceful and dreary; while I sat, gazed, listened, and was filled full of a nameless sensation in which all was contained: sadness and joy and the foretaste of the future, and the desire and dread of life. | Возле меня, по запыленной крапиве, лениво перепархивали белые бабочки; бойкий воробей садился недалеко на полусломанном красном кирпиче и раздражительно чирикал, беспрестанно поворачиваясь всем телом и распустив хвостик; все еще недоверчивые вороны изредка каркали, сидя высоко, высоко на обнаженной макушке березы; солнце и ветер тихо играли в ее жидких ветках; звон колоколов Донского монастыря прилетал по временам, спокойный и унылый -- а я сидел, глядел, слушал и наполнялся весь каким-то безыменным ощущением, в котором было все: и грусть, и радость, и предчувствие будущего, и желание, и страх жизни. |
