«Ишь ты, резать…» — важно подивилась Мавра, и, хотя обидно было ей уходить без капель из больницы, она поняла бесполезность дальнейших упрашиваний. Подвода в город стоила не меньше семи рублей, а идти вслепую пятьдесят верст по распутице не порешилась бы Мавра и в юные свои годы.
Суровая и с почерневшим лицом, Мавра покинула больницу. Из пушистых облачных заслонов прорывалось солнце; юные озими, вчера еще пробрызнувшие из земли, волновали и тешили душу, а ветры гулко катались по полям. Мавре казалось, что и на этот раз она перехитрила мир: она видела, видела и эту благословенную дрожь озимой, и напряженную зыбь на лужах. Она не понимала лишь, что ощущение её было душевным трепетом перед весенним обновлением мира. Она шла уже почти на ощупь и не сбивалась с дороги, путеводимая опытом своих шестидесяти лет.
К полудню заволокся облаками и сумерками этот кратковременный проблеск весны; ветер понес изморось и кислую деревенскую скуку. Печь топить стало незачем: Мавра пожевала хлеба и запила водой. Потом она сидела одна, бездельно отщепляя ногтем лучинки от стола. Все мнился ей в воображении овражек, и в ном бежит непрозрачным ручейком темная вода. Ветер хлопал ставнями, шумел в стекла: весна ломилась в дом. Мавра суеверно пересела на другое место, но тревога не рассеивалась. Тут-то и забежал по церковному делу дьячок, бывший ее жених.
Сидя на лавке и протирая полон рубахи очки, он болтливо распространялся о деревенских новостях, а Мавра коналась в узелках, стоя к нему спиною. Найдя обещанный богу пятак, она села против дьячка и тихо ужаснулась: она видела все вокруг гостя, но на месте самого дьячка сидело на лавке мутное, зловещее пятно. Мавра с волнением протерла глаза, и тогда лиловые запрыгали в пятне огоньки. — Ой, никак, постарел ты, Серега! — невпопад сказала Мавра, вертя глазами всяко, чтобы уловить гостя в поле зрения. — Да и тебя, бабушка, замуж-то теперь уж никто не возьмет! — задиристо вильнул дьячок. Тогда старуха посуровела: — Мрак на меня ползет, Серега! Песня — правда: кому счастье, кому два, а кому ни однова… Лекарша говорит, резать надо мне глаза мои. — Резать нe давайся, — сразу возразил дьячок, — а проси очки. Стекло — оно свет притягивает. Я в очках-то всяку блошку издали вижу. На, примерь! — Так ведь не подойдут поди. Твой глаз серый, аки пепел, а мой — эвось, угольки!.. — Однако она боязливо вскинула на нос дьяковы очки, и хотя еще неразборчивей стал ей мир, Мавра заволновалась. — Ух, стекло какое!.. И тебя вижу, и рубаху твою. — Все же она побоялась назвать цвет дьячковой рубахи.
