Когда сели за стол, хозяйка почувствовала было себя польщенной завидным аппетитом гостьи, но скоро разочаровалась и в этом. Не съев и тарелки супа, Танечка потеряла к угощению всякий интерес, стала баловаться ложкой и крошить хлеб. Болтала она не переставая — и про книжки какие-то, и про своего дядьку-командира, и про этих обезьянов, не к ночи будь помянуты. Зина (про Сергея-то и говорить нечего!) глаз не спускала с гостьи, так и ловила каждое ее слово.
— Ты ешь лучше, — строго сказала дочери Настасья Ильинична, — Что это за мода такая, чай не в театре сидишь…
Если веселая гостья и поняла, что сказанное относилось главным образом к ней самой, то, во всяком случае, это очень мало на нее подействовало. «Правда — поддакнула она хозяйке, — про еду-то мы и забыли!» — и спустя минуту, кое-как управившись с супом, снова завела свою болтовню.
Она больше рассказывала, чем расспрашивала, и это тоже не понравилось Настасье Ильиничне. «Только собой и интересуется, — подумала она, подавляя вздох. — И чего в ней Сереженька нашел…» Что сын в этой легкомысленной болтушке нашел для себя очень многое, уже было для матери совершенно ясно; и это-то заставляло ее с ревнивым пристрастием изучать Таню, не упуская ни одной мелочи и совершенно не замечая главного.
После обеда Зина убежала к подружке готовить уроки. Настасья Ильинична начала убирать со стола.
— Разрешите вам помочь, — с жаром сказала Таня, — я ничего не разобью, честное слово!
— Чего тут помогать, Танечка, — улыбнулась хозяйка, — уборки этой на пять минут… Сереженька, ты бы покамест занял гостью, развлек чем. Скоро Коля придет — может, куда сходите, в кино, что ль…
Сережка не заставил себя упрашивать, увел Таню в свою комнату и стал развлекать.
— Я тебе сейчас такое интересное покажу, — сказал он, разворачивая на койке громадный истрепанный чертеж. — Смотри, это вот монтажная схема автоматического винторезного станка… Помнишь, я тебе про него говорил? Ты тогда так ничего и не поняла… Ну, ничего, сейчас мы тут во всем разберемся. Верно?
— Конечно, — кивнула Таня без особой уверенности. — Я… надеюсь.
— Ладно, тогда садись. — Сережка вытащил из-под стола табурет и хлопнул по нему ладонью. — Только сюда, а то еще на схему усядешься, с тебя станет…
Таня послушно села на табурет и сложила руки на коленях. Сережкина комната, которой он страшно гордился (елки-палки, собственный кабинет!), напоминала скорее железнодорожное купе. Напротив двери — окно, под ним маленький столик, а справа и слева, вдоль боковых стен, — две узенькие железные койки, его и Колина. Справа над изголовьем висела прочная самодельная полка, где в большом порядке стояли учебники, техническая литература и комплекты журналов; слева, над койкой старшего брата, соответствующее место занимала гитара и два выходных костюма, серый — Сережкин и синий — Колин. Костюмы были аккуратно зашпилены в «Энскую правду». Таня нашла все это очень уютным, хотя и тесноватым.
