- Если человек хочет, пускай хоть застрелится.
Люциндра и Генька переглянулись и побледнели.
- Нетушки, - прошептала Люциндра.
Она повернулась к Лёшке, сказала со злостью:
- А ты молчи, молчи! Я сама буду считать. - И спрятала под табурет исцарапанные лодыжки.
- Считай. - Лёшка плюнул на чистый линолеум. - Только вслух.
Огонь под кастрюлей был похож на голубую ромашку. На дрожащих её концах переходил в малиновый с мгновенными ярко-красными искрами.
Вандербуль пытался представить себе героев, с улыбкой идущих на казнь. Великие герои окаменели, как памятники, занесённые снегом.
Донышко и стены кастрюли обросли пузырями. Мелкие, блестящие пузыри налипли на алюминий, словно вылезли из всех его металлических пор. Несколько пузырьков оторвались, полетели кверху и растворились, не дойдя до поверхности. Потом вдруг все пузыри дрогнули, стремительно ринулись вверх. На самом дне вода уплотнилась, заблестела серым свинцовым блеском, поднялась мягким ударом и закрутилась, сотрясая кастрюлю.
- Ты кого-нибудь ругай на чём свет стоит, - научил его Генька. Тогда не так больно.
В кухне было тихо и очень безмолвно. Только клокотала вода, беспощадно горячая.
- Закипела, - прошептал Шурик.
Лёшка сказал, отступая от стены:
- Ну, давай.
Люциндра захлопнула рот дрожащей ладонью.
"Кого бы ругать? - подумал про себя Вандербуль. - Может быть, генерала Франко? Франко дурак. Фашист. Ну да, дурак, подлец и мерзавец!" Перед ним всплыла фигурка, похожая на котёнка в пилотке. Лохматенькое существо скалило рот. Оно было смешным и жалким.
Вандербуль засучил рукава, посмотрел на ребят, онемевших от любопытства. Взял свою левую руку правой рукой, словно боялся, что она испугается.
"Франко, ты дурак! Беззубый убийца. Всё равно всем вам будет конец!"
Сунул руку в кипящую воду.
"Фра-а-а!!!" - закричало у него внутри. Он забыл сразу все слова и проклятия. Мохнатенькое существо оскалилось ещё шире и пропало в красных кругах. Боль ударила ему в локоть, ринулась в ноги. В голову. Боль переполнила Вандербуля. Вышла наружу.
"Ба-ба-ба..." - стучало у Вандербуля в висках. Он отчётливо слышал, как ребята перестали дышать, как громыхает в кастрюле вода, как жалобно трётся о форточку занавеска. Как Люциндра считает с пулемётной скоростью, почти кричит:
- Раздватричетырепять!
Он выхватил руку из кастрюли. Шагнул к раковине. Генька уже открыл кран. Под холодной струёй боль опала. Ноги перестали дрожать.
"Может быть, зря, - медленно думалось Вандербулю, - может быть, я останусь теперь без руки". Но это его не пугало.
