Мне показалось, он тоже закосел чуток, иначе бы не стал говорить так, почти откровенно, в нашем присутствии. Потому как, я понимаю, "отпустить" это значит прибрать не у нас, а в сторонке где-то: таким манером прибрать, чтобы никаких следов не осталось. Вполне ясно высказано, если во все вместе вслушаться — в то, что он сказал.
Что ж, Николай берет Горбылкина под локоток, подталкивает к двери, потом вдруг к нам поворачивается:
— Слушайте, а чего это ваша собака не лает? Сперва чуть цепь не сорвала, как мы появились, а потом столько народу ходило туда и сюда, а она молчит в тряпочку.
— А чего ей лаять? — ответила Зинка. — Пес умный, он не лает на тех, кто из дому выходит. И на гостей, которых мы только что в дом впустили, тоже не лает, если им через двор прогуляться надо. Вот если б вы завтра опять приехали — он по-новой хай поднимет, может и цапнуть.
— Но на Виталика он бы в любом случае шум поднял, — заметил Константин. — Еще когда Виталика во двор вывели, не говорю уж, когда он сбегал. Виталика он так не любит, что в любой момент порвать его готов, входит он там в наш дом или выходит. Никого больше так не ненавидит! А если до тропинки к сортиру его цепь не достает, то вход в калитку перекрывает.
— Так Виталик, небось, не через калитку, а огородами бежал, вот и вся недолга, — вставил я.
— Не худо бы проверить, — покачал головой Константин. — Выйду-ка я вместе с вами — это он сказал Николаю и Антону Горбылкину.
И выходит, значит, а я смотрю, что ночь малость бледнеет уже. Владимир, подмечаю, на часы украдкой глянул: понимай, какой-то свой, особый счет времени у них идет и какому-то строгому своему расписанию им надо соответствовать. И главное, какое-то время зафиксировать, до которого они вот здесь, у нас сидят.
Зная их повадки, я так предположил, что для какого-то алиби им это дело нужно. Пока, то есть, братва по их заданию какую-то разборку проводит, они при свидетелях светятся. Недаром у них упоминание промелькнуло, что если менты понаедут, то ещё лучше — сами свидетелями станут, что они всю ночь здесь проторчали. Если так им это самое алиби важно, то, выходит, нехорошее какое-то дело сегодня ночью свершается. Совсем нехорошее, кровавое. Вот такие мысли крутятся, только в голове шумит, и додумать эти мысли до логического конца нет никакой возможности. Главное, впрочем, вырисовывается: если мы им как свидетели нужны, то, выходит, нашей жизни ничего не угрожает, и можно вздохнуть с облегчением.
