Сам слышу, что, вроде, что-то не то говорю, но мне бы хоть как языком ворочать…
— И где она? Та, другая? — Николай продолжает допрос.
— Какая? Которую я выкопал? Не знаю.
— Нет, та, которая поручила тебе её выкопать.
— Дома, небось, где же еще.
— И где её дом?
— А будто вы не знаете? — удивился я.
— Тот самый дом? И она — хозяйка? Настоящая хозяйка, не поддельная?
— Да мне откуда знать, поддельная она или нет? — возразил я. Представилась как самая что ни на есть натуральная.
Владимир мигнул Чужаку, вроде как, и тот встал и к выходу пошел, прервав треп со Смальцевым. В дверях столкнулся с Константином, который гармонь мне тащил.
— На, батя, держи, — говорит он, пропустив Чужака на улицу и подходя ко мне. — А от Лехи еле отбоярился. Так и рвался к нам заползти. Я уж внушил ему, что у нас гости, с которыми давно не виделись, и поэтому посторонних не нужно…
— Эх! — говорю я, как сын гармонь мне подал. — Погуляем от души, ведь на том свете не загуляешь!
И тронул гармонь, развел, первые аккорды взял. Ох, запела, родимая!
— Чего исполнять-то? — спрашиваю.
— Со слезой давай! — требует Зинка.
И все остальные поддакивают.
— Что-нибудь душевное, — городские бандюги говорят. — Вроде Михаила Круга. Слыхал такого?
— Да я новых не знаю, — отвечаю я, сам удивляясь, откуда, стоило гармонь в руки взять, чистота в речи появилась и язык заплетаться перестал. И, главное, в мыслях чистота пошла, будто затмение какое отхлынуло. Что ещё пять минут назад было — плохо помнится, а вот этот, нынешний момент со всей ясностью воспринимаю. — Я уж вам такое подберу, из душевного, что в мои времена слезу вышибало.
И запел я про "Клен ты мой опавший, Клен обледенелый…", а потом ещё из Есенина, про "Ты жива еще, моя старушка…"
…И тебе в вечернем сизом мраке,
вывожу я,
Часто видится одно и то ж,
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож…
— это уж все подпевают, и городские так задумчиво руками в воздухе поводят, сигареты закуривая, что вот, мол, и Сережа Есенин из наших был.
И при этом не забывают мне стаканы подливать. А я хлопнул стакан, другой, да и запел про "И дорогая не узнает…", и при этом, вижу, Виталик Горбылкин, обстановкой воспользовавшись, поднимается и вроде как выйти хочет.
Но эти, они зорко следят, и Николай говорит ему:
— Ты куда? Посиди пока.
— Да мне бы до ветру… — мычит Виталик.
— Ничего, потерпишь… Толик! — это Чужак воротился и машет от двери рукой, что, мол, все в порядке. — Возьми этого за шкирку и своди до ветру.
