— Тереза. Посмотри на меня.
Когда я успела закрыть глаза? Не знаю.
Говорят, что казнят и милуют короли, но все это чушь. Казнят и милуют только любимые. Самые близкие люди.
Разомкнула веки и подняла голову, готовая увидеть свой приговор.
— Тереза, — легкое прикосновение пальцев к лицу. — Все хорошо, маленькая. Мы справимся. Вместе.
И тревога схлынула. Отступила, как прилив, унося за собой гальку последних сомнений. Я уткнулась лицом ему в грудь, пытаясь подобрать слова, но слов не было. Не было слов точнее тех, что он только что сказал.
Мы справимся вместе.
Мы вместе, и поэтому справимся.
Вряд ли я могла представить, что буду дожидаться аудиенции его величества Вэлеи, и уж тем более — что эта аудиенция состоится тайно. Секретарь старательно скрипел пером и не менее старательно делал вид, что меня нет. Остроносый, в расшитой золотом ливрее, он не отрывал головы от бумаг, предоставив мне рассматривать дворцовый парк через окно. В парке сейчас ничего интересного не было — то, чем так восхищались Уитморы, превратилось в облысевший до весны призрак красоты. Ухоженный, аккуратно подстриженный, в россыпи беседок, украшенный роскошными фонтанами, но от этого не менее холодный и пустой. Особенно под тяжелыми низкими тучами, грозящими вот-вот разразиться градом или густым снегом.
Впрочем, определенный интерес ко мне у секретаря все-таки был. Он не мог дождаться, когда меня примут и я уйду. Быстрые взгляды — незаметные, как тот очевидно думал, отрывистые движения и дрожащее — едва заметно, но все-таки дрожащее перо. Страх не спутаешь ни с чем, и сейчас, чувствуя его, я понимала, насколько был прав отец. Случись мне родиться мужчиной, общество отнеслось бы ко мне куда как более снисходительно. Но женщина с наследием Дюхайма страшнее черного мора Темных времен.
Негромкий звон колокольчика заставил секретаря подпрыгнуть. Он отложил перо, поднялся и поспешил за тяжелые двери, украшенные лепниной и позолотой, в кабинет его величества. Впрочем, роскошь здесь была во всем — в высоких потолках, в атласной даже на ощупь обивке стен, в столь модных виньетках, которыми украшали обои. Привычная мне с детства и в то же время совсем другая. В Мортенхэйме, под его тяжелыми сводами я чувствовала себя в безопасности, здесь же вся эта яркая красота давила.
— Мадам Феро, — опомниться заставил голос секретаря, который распахнул створку и сейчас стоял, заложив руку за спину. — Его величество готов вас принять.
