— Мне не нравится, что Софи балуется с картами, — сказала мужу, когда мы направлялись к своей комнате.
— А если она не балуется?
— Тогда все еще веселее. — Немного помолчала и добавила: — Ты им веришь?
— Картам? Никогда не увлекался, поэтому ничего не могу сказать. А ты?
— Винехэйш предсказал мне встречу с тобой.
Анри открыл передо мной дверь, весело подмигнул.
— Я так надеялся сделать тебе сюрприз.
— Ну знаешь ли… Тебе это удалось.
Глаза мужа сверкнули. Он подтолкнул меня вперед и захлопнул дверь. Его ладони скользнули по моим плечам, а я замерла, потому что пришли мы не в спальню. В ванной комнате было тепло — от стоящей на полу небольшой переносной жаровни, прикрытой крышкой. Свет исходил лишь от нее и от расставленных по полу свечей. Их были десятки: огоньки танцевали в темноте, раскрывая ее неброским чарующим полумраком.
Пламя заплясало подобие харрима в моем исполнении, когда я повернулась к мужу лицом, взметнула подолом возле ближайших свечей. Над стоявшей рядом с умывальником курительницей-водопадом клубился легкий дымок.
— Очередной сюрприз?
Вместо ответа он коснулся губами моих губ — мягко, играючи, дразня.
— Тебе не помешает расслабиться.
В наполненной ванной плавали крупные белые лепестки.
— Откуда? Сейчас же зима.
— Это Риавара, иньфайский водный цветок. Цветет раз в пять лет, поэтому его лепестки пропитывают специальным травяным составом и хранят для особых случаев.
— Цветок первой ночи?
— Он самый.
Иньфайская брачная церемония происходит в воде, и там же и продолжается. В смысле, продолжается она в другой воде, но именно в окружении лепестков Риавара невеста теряет невинность и становится женой.
Платье по энгерийской моде, с пуговицами на груди, Анри расстегивал медленно. Когда его пальцы коснулись обнаженной кожи, по телу прошла дрожь. Такая же сладкая, как витающий в воздухе тонкий ненавязчивый аромат, напоминающее о лете. Голова закружилась, то ли от прикосновения к ложбинке между грудей, то ли от любимых глаз, в которых все ярче разгоралось золотое пламя. А может быть, это была просто игра тени и огней, которые заходились вокруг нас в древнем бессменном танце.
Я положила ладони на плечи мужа, повторила пальцами вырез рубашки и потянулась к пуговицам. Мы смотрели друг другу в глаза и молчали. С тихим шелестом платье сползло вниз, за ним последовала его рубашка. Словно подчиняясь негласной договоренности, мы избегали откровенных прикосновений и даже поцелуев. Губы горели, и все тело горело тоже — от невозможности почувствовать по-настоящему, насладиться бесстыдными ласками, вместе сойти с ума, раствориться друг в друге без остатка. Как если бы между нами стоял невидимый барьер, не позволяющий шагнуть за грань чего-то большего.
