— Мне не привыкать, — тихо сказала она.
Но в голосе звучала обида. Самая настоящая, искренняя, так только дети умеют обижаться: глубоко, до колючек в душе. Что же, вот и первая семейная ссора, если можно так выразиться.
— Софи, — я взяла ее за плечо и попыталась развернуть лицом к себе, но девочка с удивительной силой вырвалась и вскочила.
Глаза сверкали, щеки горели — видимо, натерла их, пытаясь высушить слезы. И за эти детские слезы мне сейчас хотелось самой себе надавать по губам.
— Я ведь не сделала ничего дурного, Тереза. Просто открыла ей дверь.
— Понимаю. И я попросила прощения за свою резкость.
— Почему ты ее так не любишь? Она же просто… несчастна!
Вот только этого мне еще не хватало.
Я подвинула второй стул и кивнула Софи.
— Иди сюда. Сядь.
Девочка упрямо топталась на месте, но потом все-таки подошла. Упорно избегала моего взгляда, словно боялась увидеть в нем что-то способное свести вспышку искренней детской ярости на нет. И она дулась — дулась так трогательно, что я с трудом сдержала улыбку. А вот от объятий удержаться не получилось: стоило дочери опуститься рядом со мной, как я притянула ее к себе. Она недовольно завозилась, но потом притихла.
— Софи, — прошептала в темную макушку. — Мне сейчас очень тяжело, а Франческа этим пользуется. Она хочет получить Анри, и не остановится, пока мы не поссоримся всерьез.
Софи вывернулась из моих объятий и по-детски потерла глаза.
— Ты просто ее не любишь, Тереза!
Вот значит как?
— Но у меня есть на это причины, не находишь?
— Только твоя ревность.
Кто сказал, что быть матерью легко?
— Неужели? И почему же ты так в этом уверена?
— Я сделала расклад, — Софи глубоко вздохнула, подавив тихий всхлип, рвущийся из груди после долгих слез. — И карты говорят, что Франческа неплохая. Просто она лишилась любви.
Ну разумеется. Давайте ее дружно по этому поводу пожалеем. Терпеть не могу девиц, которые умудряются изображать из себя несчастных на ровном месте. Началось все с леди Энн, которой надо было вылить весь оставшийся пунш на голову вместо извинений, и с толпы причитающих вокруг нее.
— Еще они говорят, что ты ревнуешь. Очень сильно. Ты злюка.
— Вовсе я не злюка, — хмыкнула я. — С чего бы мне ревновать?
— Карты так говорят, — Софи упрямо сжала губы. — А карты не ошибаются.
— Все ошибаются, — чувствуя, что снова начинаю терять терпение, решила сменить тему. — Покажи, что ты сделала за сегодня.
Дочь протянула тетрадь. Здесь все было в порядке: ни единого пятнышка-кляксы, почерк ровный, ни одной ошибки. Впрочем, с грамотностью у Софи всегда было хорошо. В Равьенн учительница правописания была одной из немногих, кто ей нравился, поэтому она старалась. Так что сейчас я только бегло просмотрела переписанный из учебника текст и прочла небольшое сочинение, в котором требовалось описать вид из окна.
