Домик над обрывом | страница 25
Великанша бросает булькающий на плите компот и бухает через комнату навстречу Руфине.
– Ой, Руфа, привет!
– Здравствуй, моя хорошая. Да я вот проведать зашла. Ну, как дочка?
– Да как? То лучше, то хуже… Сама не пойму. Ты не стой, проходи! Сейчас тапочки дам…
Великанша оглядывается, но все тапочки поразбежались. Она скидывает свои громадные шлёпанцы и услужливо пододвигает Руфине, а сама остаётся босой.
– Да ничего, я так! – машет Руфина.
У неё ступни худые и длинные, и шлёпки Великанши ей точно не подойдут.
– Больши́, да? – переживает Великанша. – Сейчас Ольгины принесу.
Она уходит и возвращается с мамиными вязаными сапожками. Такие Руфине годятся. Она заталкивает в них свои белые с фиолетовыми прожилками ноги и усаживается за стол.
Великанша быстро подаёт чай и ставит тарелку с вафлями и зефиром.
– Ну? – спрашивает Руфина.
– Ой, Руфа, плохо ей, – Великанша горбит плечи, и наша с мамой фотография морщится у неё на футболке.
– Отвар даёшь, как я сказала?
– Даю, каждый день по литру.
– Выпивает всё?
– Ну, когда как.
Руфина качает головой:
– Надо выпивать всё. Вот, я тебе ещё принесла.
Она достаёт откуда-то из-под складок платья туго завязанный узлом прозрачный пакетик с какой-то жёлто-зелёной крошкой.
– Ой, Руфа, спасибо!
– Это разведи в молоке и давай два раза в день. Не волнуйся, поставим дочку на ноги. Моя мама и не таких ставила, но это дело не быстрое.
Руфина говорит неторопливо и наставительно, как директор школы на линейке. Мне-то всё про неё ясно: зубы заговаривает, а Великанша ну совсем ничего не замечает, талдычит своё: «Спасибо, спасибо!». Сбегала за деньгами, но Руфина не берёт. Великанша ей ведро помидоров, она отказывается. Зачем ей помидоры, когда она ничего, кроме козьего молока, не любит? Вот заколдует маму, и будет у неё вторая козочка, молока в два раза больше. А Великанша чуть не плачет от благодарности. Да что с ней такое?!
Руфина хочет взглянуть на маму, и Великанша ведёт её наверх.
Я прячусь за дверью, а когда они проходят в спальню, слежу за ними через щель.
Руфина трогает мамин лоб и приговаривает:
– Ну, Лапушка моя, как ты себя чувствуешь?
Лапушка! Сердце стучит быстро-быстро. Надо спасать маму! Когда-нибудь папа всё-таки вернётся домой, а мама что же – Лапушка? Он же этого не переживёт, и я не переживу, но на Великаншу надежды нет, она сама как заколдованная. А может, Бурая медведица уже давно всё это замышляет? С тех пор, как мы приехали? Может, это она подослала духа-кошку? От этой мысли в животе холодит, как когда снятся утопленники. Не могут утопленники сниться к добру, а ведь мне они теперь каждую ночь снятся.
