постоять в стороне и посмотреть, как в бурный поток бросаются другие.
— Мистер Коллинз, вы полагаете, что есть такие берега, где можно спокойно стоять и глядеть на
бегущий мимо поток, в полной уверенности, что он тебя не смоет? Увы, у нас, в Англии, тоже есть люди,
которые так думают. К счастью, страна состоит не только из них. Иначе бы ей грозила гибель.
— Почему вы такого мнения?
— Потому что в паши времена техника все откровеннее служит не столько добру, сколько злу. Война
приобретает тотальный характер. Даже крысы не могут отсидеться в норах. И если кто-то надеется постоять в
роли наблюдателя, этот кто-то жестоко заплатит за свои иллюзии. Знаете, чьи кости прежде всего хрустят на
зубах динозавра? Кости слишком наивных. Если не возражаете, мистер Коллинз, давайте посидим у памятника.
— Пожалуй.
Они присели на пустую скамейку.
— Видите: скульптор — кажется, Шимановский?..
— У вас прекрасная память!
— …скульптор не пожелал оставить великому композитору надежды на полную гармонию. Он обещает
ему бурю.
— Все же не понимаю, чем я могу быть вам полезен. Я уже не попадаю из ружья за тридцать шагов в
маленькую монету. Как тогда, в Южной Африке.
— Мы не нуждаемся в вашем ружье. Сегодня зачастую стреляют совсем иные вещи. Такие, о которых
большинство окружающих не подозревает.
— Подскажите какие. Мы говорим отвлеченно.
— Вы правы. Но для откровенности необходим залог.
— Что именно?
— Ну, скажем, старая привязанность, что ли… — Говоря это англичанин достал из кармана кожаное
портмоне, извлек оттуда фотографию, протянул Коллинзу. — Вам это о чем-нибудь говорит?
С фотографии на Коллинза глянул улыбающийся Черчилль в белом костюме, с галстуком-бабочкой и
сигарой во рту.
— О! — только и сказал Коллинз.
Он повернул фотографию, на обратной стороне прочел надпись: “На память о молодости, которая, черт
возьми, все же была!”
— Да, — сказал Коллинз, — если честно — не ожидал. Приятная неожиданность. Почему же вы сразу не
показали мне это?
Англичанин, пряча в усах усмешку, пожал плечами, не ответил.
— Хотели понять, чем я дышу? Знаете, мне поздно хитрить. Я не очень большой поклонник Англии.
Однако если ко мне обращаются на таком уровне… видимо, дело весьма серьезное.
— Вы не ошиблись.
— Тогда, пожалуйста, конкретно.
— Вы часто общаетесь с вашим сыном?
— С сыном? — Коллинз выглядел озадаченным. — Но он — обыкновенный механик. И работает на
небольшом немецком заводе.
— Мистер Коллинз, — мягко сказал англичанин, — надеюсь, вы понимаете, что мы бы не стали
