Его несильно трясли за плечо.
— Вставай, герой невидимой войны.
Возле его кровати стоял Шемаков с рукой на перевязи.
— Ты тоже, как я погляжу, ранен под Бородино. Плечо?
— Ты не поверишь, подстрелили свои же.
— Вот и я думаю, вроде, ты же был цел.
— Ну да. Когда ты потерял сознание, прибывшее подкрепление рассыпалось по площади, чтобы хватать рабочих. Ну, не всех знали в лицо, еще и темно было. Подстрелили вот.
— Как Изенбеков?
Лицо Шемакова омрачилось.
— Плохо. Врачи говорят, что надо проводить ампутацию руки. Пытаемся решить, но время быстро заканчивается.
Они помолчали, не зная, о чем еще поговорить.
— Тебя должны скоро выписать, рана-то пустячная.
— Да, мне сказали. Но ночью я испугался страшно. Никого из наших не видно, темно, куда бежать непонятно, кровью залило глаза.
— Ничего, ты держался молодцом. И не думал, что ты окажешься таким надежным товарищем. Да, — он понизил голос, — мне звонил Вахромеев. Просил передать тебе, что завтра в порт войдет транспорт. Он привезет припасы, но, все уже понимают, что Шиллингу и Игнатьеву это уже не поможет. Они ночью, пока никто не видит, будут загружать его личным имуществом и отправлять в Крым. Тебе рекомендовано сесть на этот транспорт и отправиться в Севастополь. Каюта у тебя будет.
Кильчевский промолчал. Похоже, вот и подходит к концу его недолгое знакомство с Одессой. А он так особо и не посмотрел город, с самого начала все было на бегу, взрывы, перестрелки, какая-то беготня, трупы, много трупов. Он уже хотел спросить про судьбу самого Шемакова, но с губ слетал совершенно другой вопрос.
— А господа генералы и прочая высокопревосходительская светлость не боится, что все награбленное пойдет на дно? Мало ли, какая сволочь сейчас ходит по морю.
— Нет, не боится. Транспорт будет сопровождать эсминец, да и до Крыма тут рукой подать, за полсуток доберетесь.
— А как же ты? Тоже отправляешься?
Шемаков с грустной улыбкой покачал головой.
— Куда там. А кто будет организовывать эвакуацию людей и военной техники? В городе сейчас полмиллиона жителей, из них десяткам тысяч никак нельзя попадаться красным, расстреляют в тот же день.
— Ты будешь до последнего в городе? А потом?
— Потом посмотрим, Постараюсь уйти куда-нибудь к нашим, если нет, то в Румынию или Константинополь. Если совсем будет плохо дело, нарисую себе какие-то ревкомовские документы и залягу на дно, а как первые расстрелы пройдут, попытаюсь вырваться из города. Или прикинусь ветеринаром или художником.
