С той стороны трубки продолжали вздыхать:
— Мне говорили, что вы будете звонить!
— Я займу в вашем графике только пятнадцать минут, пожалуйста!
— Хорошо, подъезжайте, меня очень просил с вами встретиться один известный журналист. Я не смог ему отказать. — И продиктовал адрес, голос оказался хорошо поставленным баритоном, неожиданно приятным.
«Уж теперь ты никуда от меня не денешься! — улыбнулась Юля. — А Егору Петровичу большая благодарность за такую протекцию».
Юлька отлипла от скамейки и двинулась к офису Геранина. Ему было невдомек, что идти ей минут десять, не больше.
Кабинет Максима Петровича был среднестатистическим офисным кабинетом, на прямоугольном столе аккуратно и по порядку разложены документы — бумажка к бумажке, ручка к ручке, степлер к карандашику.
Юлька вспомнила свой стол, где бумаги раскиданы самым нелепым образом, сразу найти ручку в этом хаосе не представлялось возможным. Ее производственное место скорее напоминало «рабочий окоп».
— Ну-с? — Максим Петрович так и сказал: «Ну-ссс», и это прозвучало так нелепо среди хай-тека и образцово-показательной чистоты, что Юля с трудом сдержала смех. — Что вы хотели, милая девушка?
— Хотели совсем немного, чтобы вы рассказали, каким был Владимир Николаевич Яценко в молодости, когда вы были студентами. Какой предмет он больше всего любил? Чем увлекался? Какие отношения были у него с друзьями, с девушками? Какие книги он читал? Любил ли бегать лыжный кросс? Кто был для него героем? Кому он хотел подражать?
— Вы сказали, пятнадцать минут, а это три дня рассказывать. Мне обещали, что вы на меня ссылаться не будете. — Он пытался спрятать руки, которые его выдавали. Руки тряслись так мелко и часто, словно листья на ветру, и не заметить вибрацию было невозможно. Да и сам Геранин покраснел и покрылся потом. Юлю вдруг осенило: «Да он же боится! Боится! Но кого и чего? Моих простых и примитивных вопросов о боге космонавтики Яценко? А может, и не боге вовсе?»
Кофе не лезло ему в горло, напиток был дрянной, с мерзким привкусом. Иван Николаевич поморщился. Впрочем, никакой, даже самый божественный напиток не пришелся бы ему сегодня по душе. Он корил себя, что не смог скрыть радости при виде Эльки.
«Тоже мне, а еще прокурор! Ты должен был бесстрастно, холодным и спокойным тоном произнести: «Здравствуйте, Эльвира Александровна! Рад вас видеть. Как ваши дела, семья, муж, дети? Как работа?»
А вместо этого он расплылся, как оладушек на сковородке, и радостно зашипел. Что она подумает о нем? Да, впрочем, что ей про него думать? Если бы Элька хоть чуть-чуть о нем думала, то не разрешала бы чужим мужикам вставать рядом с ней. За эти годы она ни разу ему не позвонила, не нашла.
