— У зама мэра по социальным вопросам — сын-наркоман.
— Что вы такое говорите, Мила Сергеевна?! — возмущалась корректор Римма. — Как же его назначили отвечать за социальные вопросы?
Мила держала паузу и помешивала чай красивой ложечкой.
— Девочка моя, я всегда говорю то, что знаю наверняка, только вот источник свой выдать не могу!
— Да какой это источник, сплетни это! А журналист не может сплетнями заниматься.
— Журналист может все! Сплетни, моя дорогая, это неверные сведения, а мы любые сведения проверяем — верные, неверные и выбираем, какие сочтем нужными. Материал можно сделать и на слухах, и на сплетнях, было бы желание.
— А как же достоверность?
— Достоверность, когда ты точно уверена, что в этом слове надо поставить букву «а», а не «о». Остальное называется журналистским мастерством.
— То-то вы недавно с фотографией депутата Семешова лажанулись!
— Так он сам виноват, прислал свое фото в кепке, а оно в кепке никак не ложилось, я и попросила другую фотографию, без кепки. Он, как оказалось, в командировку уехал, газету сдавать надо, вот мы с верстаком небольшую прическу ему приделали. Кто же знал, что он в жизни лысый? Ничего, Семешов не расстроился, до сих пор смеется, говорит, у меня давно таких кудрей не было.
Юлька развеселилась, потому что живо представила, как лысый депутат увидел свою косматую голову на фотографии в газете.
— Мила Сергеевна, вы неотразимы! Любые промахи переводите в успехи, и эта позиция мне нравится!
— Семешов потом конфеты в редакцию приносил, извинялся, что в командировку не вовремя уехал. Римке конфет не досталось, вот она и злится.
— Скажете тоже!
— Все на планерку! — раздался зычный голос секретарши из приемной, и компания двинулась по коридору в кабинет Главного.
Егор Петрович Заурский рулил местной газетой лет двадцать, сколько помнила Юля местную газету, столько там был Заурский. Он первый в городе решил сделать независимую прессу и не прогадал, газета стала его удачным бизнес-проектом, творческой реализацией, делом всей жизни, семьей. Сегодня на планерке главред был зол.
— Наш тираж падает. Еще в прошлом месяце газета держала тираж двадцать тысяч, а в этом месяце — восемнадцать. Вы слышите, восемнадцать! Это катастрофа, дети мои!
Заурский почему-то всех называл «дети мои», и даже Милу Сергеевну, которая в дети ему никак не подходила по возрасту. Отдел продаж в лице шустрого Арсения Римьянова тут же рапортовал:
— Не смертельный это возврат, Егор Петрович! Были времена и похуже, потом тираж восстанавливали.
