| Its quivering stopped, and the faint noise of thunder ceased all at once, as though the ship had steamed across a narrow belt of vibrating water and of humming air. | Он перестал дрожать, и сразу стихли слабые раскаты грома, как будто судно оставило за собой узкую полосу вибрирующей воды и гудящего воздуха. |
| CHAPTER 4 | 4 |
| A month or so afterwards, when Jim, in answer to pointed questions, tried to tell honestly the truth of this experience, he said, speaking of the ship: | Месяц спустя, когда Джим, в ответ на прямые вопросы, пытался честно рассказать о происшедшем, он заметил, говоря о судне: |
| 'She went over whatever it was as easy as a snake crawling over a stick.' | - Оно прошло через что-то так же легко, как переползает змея через палку. |
| The illustration was good: the questions were aiming at facts, and the official Inquiry was being held in the police court of an Eastern port. | Сравнение было хорошее. Допрос клонился к освещению фактической стороны дела, разбиравшегося в полицейском суде одного восточного порта. |
| He stood elevated in the witness-box, with burning cheeks in a cool lofty room: the big framework of punkahs moved gently to and fro high above his head, and from below many eyes were looking at him out of dark faces, out of white faces, out of red faces, out of faces attentive, spellbound, as if all these people sitting in orderly rows upon narrow benches had been enslaved by the fascination of his voice. | С пылающими щеками Джим стоял на возвышении для свидетелей в прохладной высокой комнате; большие пунки тихонько вращались вверху над его головой, а снизу смотрели на него глаза, в его сторону повернуты были лица - темные, белые, красные, - лица внимательные, застывшие, словно все эти люди, сидевшие на узких, рядами поставленных скамьях, были порабощены чарами его голоса. |
| It was very loud, it rang startling in his own ears, it was the only sound audible in the world, for the terribly distinct questions that extorted his answers seemed to shape themselves in anguish and pain within his breast,-came to him poignant and silent like the terrible questioning of one's conscience. | А голос его звучал громко, и Джиму он казался страшным - то был единственный звук, слышимый во всей вселенной, ибо отчетливые вопросы, исторгавшие у него ответ, как будто складывались в его груди, - тревожные, болезненные, острые и безмолвные, как грозные вопросы совести. |
| Outside the court the sun blazed-within was the wind of great punkahs that made you shiver, the shame that made you burn, the attentive eyes whose glance stabbed. |
