Голый завтрак | страница 52



— Встань и повернись, — приказывает он телепатическими пиктограммами. Он связывает мальчику руки за спиной красным шелковым шнуром. — Сегодня мы проделаем всё до конца.

— Нет, нет! — пронзительно кричит мальчик.

— Да, да.

Хуи извергают семя в немом «да». Отщепенец раздвигает шелковые занавески, и на фоне освещенного экрана из красного кремня открывается виселица из тикового дерева. Виселица стоит на помосте, украшенном ацтекской мозаикой.

С протяжным «о-о-о-о-о-о-о» мальчик падает на колени, обсираясь и обоссываясь в ужасе. Он чувствует теплое говно между ляжками. Мощная волна горячей крови раздувает его губы и горло. Его тело сжимается и сворачивается в позу зародыша, и сперма струей бьет прямо ему в лицо. Отщепенец зачерпывает из гипсовой чаши теплой надушенной воды, задумчиво моет мальчику жопу и член и вытирает их мягким голубым полотенцем. Теплый ветерок играет над телом мальчика и колышет его волосы. Отщепенец подсовывает руку под грудь мальчика и ставит его на ноги. Схватив за локти, он толкает его вверх по ступенькам — и под петлю. Он стоит перед мальчиком, держа петлю обеими руками.

Мальчик смотрит Отщепенцу в глаза, пустые, как обсидиановые зеркала, лужи черной крови, смотровые щели в стене уборной, грозящие Последней Эрекцией.

Старый мусорщик, с лицом тонким и желтым, как китайская слоновая кость, что есть сил трубит в свою помятую медную трубу и будит спавшего с сухостоем испанского сутенера. Топча пыль, дерьмо и помет мертворожденных котят, ковыляет шлюха, она тащит охапки недоношенных эмбрионов, рваных презервативов, окровавленных котексов и говно, завернутое в яркие цветные комиксы.

Обширная спокойная бухта с радужной водой. На дымном горизонте ярким неровным пламенем горит заброшенная газовая скважина. Зловоние нефти и сточных вод. В глубокой воде плавают толстые акулы, изрыгающие из гниющих печенок серу и не замечающие окровавленного разбившегося Икара. Голый Мистер Америка выкрикивает в безумной горячке страстного себялюбия: «Моя жопа посрамит Лувр! Я пержу амброзией, а сру чистым золотым говном! В лучах утреннего солнца из моего хуя струятся нежные бриллианты!» — Он камнем летит с безглазого маяка, посылая во все стороны воздушные поцелуи и сдрачивая член на черную зеркальную гладь, потом наклонно скользит вглубь, туда, где таинственные презервативы и мозаика тысячи газет, мимо затонувшего города из красного кирпича, чтобы опуститься в черный ил с консервными банками и пивными бутылками, гангстерами в бетоне и пистолетами, расплющенными всмятку и потерявшими тот смысл, который видят в их облапывании похотливые эксперты по баллистике.