Непутевый жил в постоянном страхе перед эрекцией, так что его доза стремительно повышалась. (Примечание: это хорошо известная скучная истина, истина отъявленно унылая и давно набившая оскомину: каждому, кто плотно подсаживается из-за какого-то бессилия, каким бы оно ни было, в период нехватки или отнятия (а штука эта, как известно, куда как приятна) предъявляется донельзя раздутый, растущий в геометрической прогрессии счет.)
Электрод, прикрепленный к одному из его яиц, накалился докрасна, и Непутевый проснулся от запаха опаленного мяса и потянулся к наполненному шприцу. Он свернулся калачиком и вонзил иглу себе в хребет. С легким вздохом наслаждения вытащив иглу, он понял, что Ли в комнате. Длинный слизень, подрагивая, выполз из правого глаза Ли и вывел на стене радужной липкой грязью: «Матрос в Городе, он скупает ВРЕМЯ».
Я жду у аптеки, она должна открыться в девять часов. Два мальчика-араба катят бачки с мусором вверх, к высокой массивной деревянной двери в побеленной стене. Пыль перед дверью исполосована мочой. Один из мальчиков наклоняется над перегруженными бачками, и штаны плотно прилегают к его тощей юной жопе. Он смотрит на меня безразличным, спокойным взглядом животного. Я просыпаюсь потрясенный, как будто мальчик и вправду существовал и я пропустил назначенную с ним на сегодня встречу.
— Мы ожидаем дополнительных уравниваний, — говорит Инспектор в интервью Вашему Корреспонденту. — Иначе наступит, — Инспектор поднимает ногу, совершая типичное скандинавское телодвижение, — кессонная болезнь, не так ли? Но мы, вероятно, сможем создать подходящую декомпрессионную камеру.
Инспектор расстегивает ширинку и принимается искать мандавошек, испачканной дегтем ложкой черпая притирание из глиняного медового бочонка. Ясно, что интервью подходит к концу.
— Вы не уходите? — восклицает он. — Ну что ж, как сказал один судья другому, будь справедлив, а не можешь быть справедливым, будь своеволен. Сожалею, что не смогу рассказать о привычных непристойностях. — Он поднимает правую руку, покрытую вонючей желтой мазью.
Чей-то Корреспондент бросается вперед и сжимает в ладонях замасленные руки Инспектора.
— Это было наслаждение, Инспектор, невыразимое наслаждение; — говорит он, стягивая перчатки, скатывая их в комок и бросая в корзину для бумаг. — Представительские средства, — улыбается он.
Хасанова комната развлечений
Позолота и красный плюш. Бар в стиле рококо, отделанный розовым черепаховым рогом. Воздух насыщен пагубной сладкой субстанцией, напоминающей сгнивший мед. Мужчины и женщины в вечерней одежде потягивают через гипсовые трубочки разноцветные ликеры. У стойки на табурете, покрытом розовым шелком, сидит голый Отщепенец с Ближнего Востока. Длинным черным языком он вылизывает из хрустального бокала теплый мед. Его гениталии сложены превосходно — обрезанный член, блестящие черные лобковые волосы. Губы у него тонкие и лилово-синие, как губки пениса, а глазки пусты и равнодушны, как глазки насекомого. У Отщепенца нет печени, и он питается исключительно сластями. Отщепенец заталкивает на кушетку стройного белокурого юношу и со знанием дела раздевает его.
